Меч ислама

— Ваш сын, мадам, стоит своей флорентийской мамаши. Да поможет ему Бог быть таким, каков он есть, а вам — гордиться им.

Монна Аурелия не удостоила их ответа. Обе гостьи вышли. Герцогиня

— полная гнева, а Джанна — сверхъестественно спокойная. Но спокойствие ее не имело ничего общего с самообладанием. Это была апатия сломленного духа. Если она и слушала горькие сетования тетки, то сама хранила молчание и теперь, и позже, вплоть до того дня, когда герцог Мелфийский принес ей весть о гибели Просперо.

Супруга все рассказала адмиралу. Вначале он отказывался верить ей.

Он считал, что монна Перетта наслушалась бредней злобной женщины. Но его мнение стало меняться, когда она, в свою очередь, напомнила ему об оскорбительном неповиновении Просперо в Шершеле, представив его как свидетельство мстительной ненависти. В конце концов хладнокровный Дориа впал в такую ярость, какой его близкие никогда прежде не видели. Племянники, казалось, испытывали злобное удовлетворение.

— Я знал, что делал, когда приковал собаку к веслу, — похвалил себя Филиппино.

Герцог готов был согласиться с ними.

— О да! Вы говорили мне, что я старый дурак, не так ли? А вы оба все поняли и распознали. Но у вас не хватило ума сообразить, что как раз ваше собственное поведение — особенно твое, Филиппино, — питало его затаенную обиду.

— Даже сейчас, — отрезал Филиппино, — вы ищете ему оправданий.

— Оправданий! — взревел дядя, широкими шагами расхаживая по комнате. — Я их не ищу. Я благодарю Бога, что Просперо ослушался меня в Шершеле и поплатился за это.

Джанна дрожала, а монна Перетта сидела, плотно сжав губы, и всем своим видом показывала, что согласна с супругом.

— А вот я не таков, — проворчал Джанеттино с недовольной гримасой на лице. — Я люблю сводить счеты собственными руками, а не с Божьей помощью.

Филиппино согласился с ним:

— Конечно. Неверные сделали все за нас, но это — слабое утешение. Ему следовало принять смерть от моего меча, который пронзил бы его горло.

Однако спустя несколько недель, когда наступила зима, с сицилийского корабля на генуэзский берег сошел молодой мавр Якуб-бен-Изар. Он привез письма для герцога Мелфийского.

Так получилось, что в это время герцог отсутствовал, и во дворце Фассуоло его замещал Джанеттино Дориа. Офицер порта проводил мавра к нему. На вопрос, откуда письма, Якуб с поразительной прямотой ответил, что они от Драгут-реиса и касаются выкупа господина Просперо Адорно, пленника его хозяина.

Джанеттино сломал печати.

«Господин герцог! — писал Драгут, хотя и с ошибками, но на сносном итальянском языке. — У меня приятные для Вас известия. Волею своей Аллах сохранил жизнь великого романского капитана Просперо Адорно, который ныне пребывает у меня в плену. Я назначаю за него разумный выкуп, не превышающий трех тысяч дукатов — то же, что Вы получили от господина Хайр-эд-Дина за меня. После уплаты я сразу же верну ему свободу и в целости и сохранности отправлю в Геную. Пока же он остается также и заложником, гарантирующим безопасность моего посланника Якуба-бен-Изара. Да продлит Аллах Ваши, господин, дни на земле! »

Джанеттино послал за своим кузеном, и за закрытыми дверьми они вдвоем принялись решать, что же предпринять. Джанеттино склонялся к тому, что за три тысячи дукатов стоило бы вернуть этого мерзавца домой и публично повесить за невыполнение приказа. Но коварный Филиппино высмеял своего двоюродного брата за несообразительность.

— Чтобы его повсюду сующий нос приятель дель Васто обрушился на нас с обвинениями, а другой закадычный дружок, дон Алваро де Карбахал, снова назвал неподчинение дона Просперо благородным поступком?

Эти сложные умозаключения раздосадовали Джанеттино.

— Ты уже открыто высказывал сожаление по поводу того, что он не погиб в Шершеле. Ты, кажется, говорил о мече, воткнутом в его глотку.

— Если его вернут сюда, ты увидишь, что угроза будет приведена в исполнение.

— И еще я увижу, что убийство понравится императору не больше, чем казнь.

— Убийство? — Филиппино презрительно взглянул на него. — Дуэль — не убийство. Если я убью его в честном поединке, кто сможет обвинить меня?

— Возможно. Но вдруг он убьет тебя?

— Тогда ему придется биться с тобой, Джанеттино, а после тебя найдется еще дюжина других.

Джанеттино пожал могучими плечами.

— Герои! — проворчал он.

— Но в любом случае в этом не будет нужды, — сказал Филиппино. — Поскольку мы не можем его повесить из-за уважения, которое питает к нему сам император, остается только один выход. Пусть он сдохнет в цепях.

— Но как долго он будет в плену? Когда-нибудь ведь наступит освобождение.

— Ты упускаешь из виду одну вещь. Он остается заложником, гарантом возвращения этого Якуба-бен-Изара. А что, если Якуб вообще не вернется? Это ведь очень просто. — Он рассмеялся. — Я пошлю господина Якуба на галеры и пусть расплачивается за это Просперо. Не думаю, что мы снова услышим о нем.

Джанеттино надул губы.

— Мы должны считаться с господином Андреа.

— Синьор Андреа тут ни при чем. Мы сослужим ему добрую службу, если будем хранить молчание. Итак, забудь об этом письме. Я сделаю то же самое.