Я перепрыгнул на борт вражеской шнеки и врезался в гущу врагов, вовсю орудуя палицей. Как взмахну — улица, как отмахнусь — переулочек. Шутка. Но мы с дружинниками и впрямь задали им жару и быстро очистили три крайних, уже тонущих судна. И перескочили на следующее, тесня перед собой врагов. Те, отступая, расстроили ряды своих приятелей на четвертом судне, и те частью полегли, частью перебежали на следующую шнеку. Вот так и шло, раз за разом. Я улучил минутку и влез на мачту глянуть, как обстоят дела в тылу врага. Они обстояли лучше некуда — правое крыло северян уперлось в берег как раз перед крепостью, и его оттуда нещадно обстреливали из всего, что могло стрелять. Я спрыгнул на палубу и с новыми силами ринулся в гущу врагов, зная, что сейчас главное — не ослаблять натиск и гнать грабителей под обстрел, не давая им оправиться и закрепиться, иначе они нас просто раздавят. И дружинники, словно уловив мои мысли, дрались с редкостным неистовством, будто не замечая тяжелейших ран. Я сам видел, как один, которому отсекли левую руку, продолжал крушить топором стоявших у него на пути, пока его грудь не проткнули копьем. Когда мы очистили примерно половину шнек, я уже не сомневался в победе, так как в подобной битве стоит лишь сломить сопротивление врага в одном месте, и он уже катится назад, не в состоянии остановиться. И северяне откатывались все быстрей и быстрей, а мы, забыв про усталость, наступали им на пятки… пока не наткнулись на шнеку с более высокими бортами, чем та, которую мы только что очистили. Вот тут нас и встретили стеной щитов и копий, которой я так боялся.
Мы сгоряча бросились на нее и… откатились, оставив с десяток убитых. Я увидел, как невысокий безбородый малый в пурпурном плаще и шлеме с серебряным навершием машет мечом, приказывая пращникам, лучникам и копьеметателям собраться на носу и корме, куда мы не могли допрыгнуть, и задать нам взбучку. Мне стало ясно — еще миг, и нас сомнут численным превосходством, и никакая храбрость тут не поможет. В отчаянии я огляделся кругом и заметил то, на что раньше не обращал внимания. Мачта на этой шнеке была съемная, хотя убрать ее никто не удосужился. Я подпрыгнул, ухватился за фал и распустил парус. Северяне в недоумении вытаращили глаза, ведь уплыть на этой шнеке нам все равно не удалось бы. Не дав им опомниться, я подбежал к мачте, обхватил ее, поднатужился и… выдрал из гнезда. Когда она рухнула на вражеские ряды, я заорал: «Вперед!», взбежал прямо по мачте на борт большой шнеки и спрыгнул на головы накрытых парусом. Мои дружинники не отстали, и мы с новыми силами навалились на северян, разя всех, кто попадался под руку. Но когда бой докатился до малого в пурпурном плаще (я враз догадался, что это ярл), наша коса словно наткнулась на камень. Он ловко орудовал мечом, убивая всякого, кто к нему приближался, рассекал шлемы и кольчуги, словно льняное полотно, а за ним уже начал расти клин воинов, готовый вновь обратить течение битвы вспять. Я понял, что пора вмешаться, и бросился к корме, закричав своим: «В стороны! Он мой!»
Те расступились, пропуская меня, а ярл улыбнулся и махнул мечом, предлагая сойтись в поединке. Вероятно, он счел меня здоровенным болваном, уповающим на голую силу. Что ж, не он первый так думал.
Проревев что-то непонятное мне самому, я бросился на ярла, замахнувшись палицей. Тот, значит, с ухмылочкой поджидал меня, чуть выставив вперед правую ногу и держа наготове меч. Я знал, на что он рассчитывает — проткнуть меня, пока я обрушиваю талину ему на шлем. Но я не собирался доставить ему такое удовольствие. Не добежав шагов пяти, я с размаху швырнул палицу прямо ему в лицо, отлично зная, что лучше бы не промахнуться, иначе он мигом выпустит мне кишки. Но этого не случилось — палица врезалась в незащищенное носовиной лицо под шлемом и превратило его в кровавое месиво. Ярл рухнул на палубу. Я мгновенно оказался рядом, подхватил свою палицу и пошел валить оробевшую после гибели вождя дружину. За мной ринулись остальные мои отроки, и через несколько мгновений мы очистили большую шнеку и спрыгнули на палубу следующей. Теперь бегущих было не остановить, они прыгали с корабля на корабль, сметая тех, кто еще пытался сохранить какой-то порядок, и удирали дальше… под летевшие из крепости стрелы, камни и копья. Многие спрыгивали в воду и выбирались на берег, где их, разумеется, встречали вышедшие из крепости воины и гости жупана.
Северяне дрались отчаянно, но это был уже не бой, а бойня, которая могла прекратиться только с гибелью последнего морского разбойника. Мне уже казалось, что это время никогда не наступит и я вечно буду вздымать и обрушивать свою верную палицу, сминая вражеские шлемы и мозжа черепа, но всему на свете приходит конец. Когда завершилась битва, я с удивлением заметил, что уже смеркается, а ведь вражеские суда появились чуть позже полудня.