Меч и щит

Нечего говорить, наутро я проснулся не в самом лучшем настроении и потому оседлал Уголька и отправился в путь, даже не позавтракав. Впрочем, через милю-другую я достал из тороков уточку и слопал ее за милую душу, даже не слезая с коня. А чего, спрашивается, скупиться? У меня остались еще три штуки, которые требуется сегодня же и умять, иначе при такой жаре завтра их придется выбросить.

Так я и ехал не спеша до полудня, а потом опять наткнулся на вековой бор и остановился. Не нравились мне в этих краях дикие леса, от них только и жди подвоха. Этот бор, однако, вроде не походил на заколдованный: и птицы в нем пели, и белки стрекотали, и прочая живность мелькала между деревьями, лес как лес, ничего необычного. Я еще раз доверился чутью Уголька, в глубине леса отпустил поводья, пускай вывозит меня по звериным тропам к излучине Магуса. Ну и, естественно, тот не придумал ничего лучше, чем вывезти меня к древней полуразвалившейся башне, к которой лепились менее древние, но зато более развалившиеся постройки, составлявшие нечто вроде примыкавшего к башне квадрата. Приглядевшись к вершине башни, я различил металлический блеск и догадался, что вижу самый настоящий Столп Хальгира, воздвигнутый во времена жунтийской гегемонии. Удивительно, что Столп оказался в таком плачевном состоянии. Пускай прошло немало веков и сменилось немало гегемонии, но и теперь к Столпам приходят толпы паломников. Именно эти паломники, а точнее, паломницы не позволили низвергнуть Столпы, когда пала власть потомков Хальгира. И в дальнейшем эти женщины защищали святыни с таким остервенением, что они стоят и сегодня, показывая, до каких пределов простирались некогда владения Жунты. Занимались этим, повторяю, женщины, потому что прикосновение к такому Столпу, по слухам, исцеляло от бесплодия. Правда, мужчины тоже как будто исцелялись, но какой же мужчина признается в этом?

Опорами Железным Столпам служили башни, их всегда вовремя подновляли, и я недоумевал, почему дали разрушиться этой. Однако, подъехав ближе и приглядевшись к постройкам, я узнал вендийский архитектурный стиль с конями по верхней балке крыши. Картина стала проясняться. После жунтийцев гегемонами на полвека стали венды. Не сумев сокрушить вражескую святыню, они решили просто-напросто примазаться к ней и воздвигли рядом свое святилище. При левкийской гегемонии Столп и святилище, надо полагать, никто не трогал, левкийцы уважали чужие верования, но когда через сто лет их власть сменилась ромейской, то для святилища чуждого ромеям бога настали худые времена. Вероятно, здесь приносились человеческие жертвы, а ромеи, надо отдать им должное, подобные обряды искореняли везде, куда простиралась их власть, искореняли решительно и жестоко. Сначала святилище, как водится, разграбили и сожгли, а потом запретили сюда соваться кому бы то ни было. Постепенно тут вырос густой лес и скрыл причину запрета, о которой и без того все уже давно забыли. Но сам запрет остался в неприкосновенности, а возможно, даже приобрел характер священного, ведь у ромеев любые бессмысленные и непонятные запреты — священны, такая уж у них, ромеев, природа…

Эти мои размышления внезапно прервал громогласный крик, словно пришедший из моего недавнего сна:

— Попался, Сын Погибели! Теперь тебе не уйти от уготованной участи! Ты видишь пред собой напасть, с которой тебе не справиться!

Глава 3

Одним отработанным движением я извлек из левого горита боевой лук. А затем наставил на нее стрелу и поискал взглядом угрожавшего. К моему удивлению, в поле зрения никого не оказалось, да и крик, запоздало сообразил я, донесся из развалившихся строений. И новые крики оттуда подтвердили мою догадку, что в первый раз обращались вовсе не ко мне.

— Это мы еще посмотрим, кто с кем справится! Кто вас подослал, пся крев? Отвечайте, пока я всех не порешил!

В ответ на это дерзкое требование раздался издевательский смех не менее двух дюжин глоток.

— Мы посланы по твою душу Великим Безымянным. Оно решило, что ты недостоин слиться с ним, а значит, должен умереть и скитаться по мирам от перерождения к перерождению, дабы…

— Что еще за Великое Безымянное?! У этого великого обормота много чего нет — например, ума, чести, совести, да и денег в последнее время не густо. Но уж что-что, а имя-то у него есть, да притом самое подходящее — Легостай, или, ежели вам больше нравится койнэ, — Эпипол. Так что не надо делать его Неизвестным, он широко известен, правда в узких кругах!

Две дюжины глоток дружно зарычали.

— За такую наглость ты умрешь перед кумиром своего ложного бога не скорой смертью, а долгой и мучительной. Мы снимем с тебя живого…

— Чем вперед хвалиться, попробуй сразиться. Я ведь тоже могу пообещать, что просто, без затей, выпущу вам кишки!