Меч и плуг(Повесть о Григории Котовском)

На дорогу ушла первая половина ночи. Михаила Матюхина нашли быстро, подняли с постели. Он долго вертел заклеенное письмо, чесался. Наконец буркнул: «Ну хорошо» — и пошел одеваться.

В кромешном ночном лесу Михаил чувствовал себя как дома. Он вел уверенно, забираясь все глубже в глушь. Никаких дорог здесь не было, и другой потерялся бы даже в дневное время.

Миновали небольшую поляну с остатками раскиданного костра. Раздался собачий лай, и перед глазами возник высокий крепкий забор. Михаил негромко постучал в ворота, прислушался. Собаки за забором залились громче.

Послышались шаркающие шаги.

— Кого там бог дает?

Михаил негромко отозвался:

— А мы к дедушке, с поклоном от дяденьки.

Загремел засов. Захаров с Симоновым соскочили с седел, взяли лошадей за повод.

Приехавших встретил могучий старик, заросший бородой. Он пошептался с Михаилом, показал рукой, чтобы заходили.

Собаки рвались на привязи, хрипели, вставали на дыбы.

Из дома вышел заспанный мальчишка, рукавом тер глаза. Старик сходил в сарай за лошадью, бросил ей на спину подушку с веревочными стременами.

— Давайте письмо!

«Есаул» с «хорунжим» надеялись, что на заимке пасечника они встретятся с самим Матюхиным. Оказалось же, что бандит был гораздо осторожнее и прятался где-то дальше. Такой поворот дела не был предусмотрен инструкцией, но Захаров, не показывая вида, достал из-за пазухи конверт.

Мальчишка взобрался на самодельное седло и выехал за ворота. Через минуту где-то близко в лесу резким голосом прокричала выпь.

Старик повел приехавших в дом, засветил лампу, поставил на стол угощение: мед, молоко, два ломтя хлеба. Прежде чем сесть за стол, «хорунжий» и «есаул» сняли головные уборы и перекрестились. Заметили: старик одобрительно переглянулся с Михаилом.

— А что, — спросил хозяин, — верно болтают, будто Ленин вольную торговлю объявил?

Подставив ладонь, чтобы не капнуть, Захаров смачно откусил хлеба с медом.

— Да идет брехня, — пробурчал он с набитым ртом.

— Видать, не брехня, — заметил старик. — Раз Ленин сам сказал, какая же брехня?

— А ты уж не торговать ли собрался? — поддел его Михаил.

Хозяин махнул на него, как на досадливую муху.

— Не гавкай. Торговля — сила жизни для мужика.

Михаил обиделся:

— Смотри, — произнес он с угрозой, — проторгуешься!

— А это пускай моя голова болит. Твое дело… знаешь?

— Старый хрен! — вскипел Матюхин и обратился к приехавшим: — Видали, какие у нас тут еще находятся?

Много с ними каши сваришь?.. У-у, дождешься, борода, самого на базар сведут!

— Сиди ты… генерал! — И старик, отвернувшись от него, стал расспрашивать свежих людей о жизни и порядках на Дону. Обсасывая пальцы, Симонов отвечал, что жизнь кругом известная, — везде невмоготу.

Вернулся мальчишка, слегка задыхаясь, слазил за пазуху и достал сложенную в несколько раз бумагу.

Принимая, Захаров спросил:

— Передать ничего не наказывал?

— Все там, — отрезал мальчишка и полез на печку.

Приехавшие стали благодарить хозяина за угощение.

Михаил ушел вперед, к лошадям. Спускаясь во двор, «есаул» соображал, что все покамест складывается не так, как ожидалось. Матюхин, видно по всему, стреляный волк, и дотянуться до него будет трудно.

Обратно из леса Михаил вывел их совсем другим путем.

— Когда ответ? — спросил он, прощаясь.

— Наше дело доложить! — и «есаул», небрежно козырнув, тронул коня.

Приближался рассвет, следовало торопиться.

В доставленном письме Матюхин назначил войсковому старшине Фролову встречу в деревне Кобылинке, в нескольких километрах от заимки пасечника. Срок был указан — через неделю. В письме имелась коротенькая приписка: «Остерегайтесь Котовского. Я о нем, собаке, наслышан. Это бессарабский цыган, хитрый и смелый. Шайку подобрал себе, одни головорезы».

Дело осложнялось.

— Вы не имеете права рисковать, Григорий Иванович, — потребовал Юцевич.

Комбриг взглянул на начальника штаба из-под прикрытых век:

— Это кто же, интересно, у меня его отнял?

По интонации, по этой надменной повадке видно было, что не в духе.

Вмешался Борисов:

— Григорь Иваныч, не дури. Из ребят кого-нибудь можно послать. Маштаву отрядить — только рад будет.

Неожиданно Котовский усмехнулся:

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского!

— Перестань! — рассердился комиссар. — Нашел, когда шутить… В конце концов, подумай об Ольге Петровне. Мало ей, так тут еще…

«Ох, зря!» — сразу же подумал Юцевич и сделал вид, что с головой закопался в бумаги.

Раздувая шею, комбриг угрожающе процедил:

— А вот этого, товарищи хорошие, просил бы не касаться! Да, не касаться!.. — от сдерживаемого бешенства подрагивала челюсть. — Помощнички! Не бригада, а обоз. Кони навьючены, как верблюды, йог не носят… Барахольщики! К чертовой матери! Оставить овса на пять суток. Сухари и сахар. И все! И никаких. Сам проверю!

— Погоны потребуются и лампасы, — заметил Юцевич, отрываясь от бумаг. Его деловой спокойный тон заставил комбрига споткнуться на полуслове.

— Ну? — остановился он.