Меч и плуг(Повесть о Григории Котовском)

— Да, караулить… — Комбриг опять задумался. — Знаешь, не выходит у меня этот Матюхин из ума. Сидит и сидит! Может, отстанем да искупаемся, а? А заодно и… Мыслишка, понимаешь, одна шевелится, не знаю — выйдет что, не выйдет? Обмозговать бы надо. Ни о чем больше думать не могу!

Радуясь предложению, Борисов с готовностью согласился:

— Григорь Иваныч, какой может быть разговор!

Они отстали и повернули к речке.

Разбежавшись по песку, комбриг вытянул вперед руки и шумно плюхнулся в воду. Через несколько метров вынырнул, отфыркнулся и поплыл на другой берег. От головы на обе стороны потянулся треугольник разбуженной воды; в подмытый обвалившийся берег заплескала мелкая волна.

Борисов купаться не спешил. Стянув верхнее обмундирование, он остался в одном белье, босой ногой попробовал воду и поежился. На том берегу Котовский уже вылезал на отмель, блестел телом. Тогда, не снимая белья, комиссар забрел по колени, по пояс, еще поколебался, удерживая локти над водой, и вдруг ухнул с головой. Слепое, облепленное волосами лицо его выскочило на середине речки. Он отмахнул с глаз волосы и, выкидывая мокрые рукава, стал крестить речку широкими саженками.

Покуда комбриг, вздрагивая телом и сдувая с носа капли, подгребал к груди и под бока горячий рассыпчатый песок, Борисов хозяйственно простирнул бельишко и разложил его сохнуть. С бельем в бригаде было худо, как приехали — без сменки.

На той стороне раздался топот, визг, — эскадрон Скутельника как взял галопом от деревни, так с разбегу и влетел в речку. Вода сразу закипела. Бойцы, сидя голышом на конях, заплывали на середину, соскальзывали и плыли рядом, держась за гривы и успокоительно покрикивая. Лошади пугались глубины, всхрапывали, прижимали уши, но, став ногами на твердое, выходить из воды не торопились. На берегу стирка, смех, возня, кидание песком.

Щурясь от блеска, Григорий Иванович сел и счистил с груди и живота песок. Чесались темные обручи на кистях и лодыжках, — несмываемые следы от кандалов. Комиссар, словно малое дитя, комкал горстями мокрый песок с илом и увлеченно строил не то башню, не то терем. Волосы свесились, коленки торчат…

Над рекой звон стоял от голосов и смеха. Налетал ветерок и трепал развешанное на кустах белье.

Потирая зудящие лодыжки, Григорий Иванович издали поглядывал на играющих бойцов. Крики, радостная кутерьма, может быть, именно в такой вот ясный летний день, в блеске воды и солнца, невольно вызывали мысли о том, что эти молодые жизнерадостные тела еще будет рвать шрапнель, навылет пробивать свинец из пулемета, рассекать старательно отточенная шашка. На войне без потерь не обойтись, он это знал слишком хорошо, и всякий раз сознание одержанной победы отравлялось мыслью о погибших бойцах, которым уж никогда не занять своего места в строю бригады. Это, наверное, для генералов в высоких недосягаемых штабах число потерянных солдат — одна бездушная цифра, для него же каждый убывший был живым человеком с именем, лицом, привычками.

Обмозговывая роль доставшегося ему в руки начальника антоновского штаба, Григорий Иванович вот уже который день подряд прикидывал и так и сяк. Бывший штабс-капитан, заслуживший свое дворянство на фронте, за храбрость, держался спокойно, без угодливости. Григорий Иванович знал, что при всей неприязни к антоновскому окружению Матюхин заигрывал с Эктовым, надеясь переманить его, военного специалиста, на свою сторону. Интересно, не заподозрит ли он неладное, узнав, что Эктов, уехавший в Москву на съезд, вдруг объявится живой и невредимый?

Мысль об использовании бывшего начальника бандитского штаба развивалась в таком, примерно, направлении: московский съезд, инструкции, обещание поддержки, затем кружное возвращение в Тамбов через, скажем, тот же Дон, где все еще неспокойно от богатого казачества, и вот появление, поиск тех, кто уцелел после Бакур. Как будто все складывалось гладко и сойдет без подозрений… Но если Эктов возвращался через Дон, то, скорей всего, не один, а, скажем, с каким-нибудь Фроловым, войсковым старшиной, тем более что о помощи Фролова все уши прожужжал сам Антонов…

Мысль об отряде войскового старшины, будто бы уцелевшем после разгрома казачьего восстания, Борисову понравилась. Действительно, отбились и теперь идут на соединение с Матюхиным. Ордой-то веселей и воевать, и умирать. Но вот вопрос: в каком количестве «прорвется» с Дона отряд Фролова? Полк, два? Может быть, целая бригада? И еще, пожалуй, самое главное: надежен ли Эктов, не дрогнет ли в последнюю минуту, не сорвет ли словом, движением весь выстроенный план?

Сомнения в искренности Эктова беспокоили и Котовского. Сейчас он вроде бы раскаялся и обещает, но черт его знает, что взбредет ему в башку, когда он вновь окажется в лесу, среди своих?

— Риск, конечно, есть, — проговорил Борисов и, вспомнив что-то, усмехнулся: — Но кто не рискует, тот не пьет шампанского!

— Да-а… — с едва заметной улыбкой протянул Котовский.