Меч и Крест

— Ну и пшел вон! — зло послал его Мир. Сплюнул и закашлялся, поперхнувшись пылью.

И пока Чуб терла запыленные веки, Маша, подхватив выкатившуюся из кулька бутылку, влюбленно протянула Миру колу. Красавицкий открутил пробку. Переждал поток пузырящейся пены. И жадно припал к горлышку губами…

Чуб оторопело выпучила протертые глаза.

Красавец быстро-быстро захлопал длинными ресницами и, вернув Маше бутыль, начал безжалостно тереть их обоими кулаками.

— Что-то в глаз попало? — забеспокоилась Ковалева.

Красавицкий с трудом разлепил веки и недоуменно уставился на нее.

— Маша, — произнес Мирослав удивленно. — А ты, оказывается, красивая…

— Здравствуй, лошадь, я — Буденный, молодой и возбужденный! — бодро брякнула Чуб и, за неимением лимона, заткнула слишком довольный рот кулаком. — О’кей, — внезапно заторопилась она, — я пошла. Мне еще в клуб надо. А колу, — со значением добавила Даша, — вам оставляю. Слышишь, Маша?

Но Маша ее не поняла. И даже не услышала. Она встревоженно смотрела на сидящего у ее ног Мира, не зная, верить ему или нет.

* * *

Вначале Мир объяснил потеплевшие чувства к Маше естественным страхом за свою кровную шкуру: ее обвинение в попытке изнасилования и впрямь могло стать последним аргументом в длинной, как караван, череде косвенных доказательств против их подземного конгломерата. И окончательно послав вон избитого Олежу вместе с повисшим у него на плече травмированным Кокой, он брезгливо подумал, что каждый, кто хочет быть первым, подсознательно выбирает друзей ниже себя, а между низшими и низкими разница зачастую оказывается иллюзорной…

«Кроме того, она мне нужна. Она много знает. И может помочь. Она всегда была умницей, этого у нее не отнимешь».

Более того, нарвавшись на его штатное отребье, одногруппница не впала в трехмесячную истерику, не грозилась пожаловаться папе, проректору и дядям милиционерам, не сбежала, вцепившись в подружку, проклиная себя за то, что вообще сунулась сюда, а, оставшись с ним тет-а-тет, угрюмо потребовала, чтобы Мир отвел ее в Кирилловские пещеры к сатанинскому алтарю.

И тут произошло нечто странное и совершенно нелогичное: категорически не желая делать этого, он согласился — наперекор себе и собственному здравому смыслу, заставившему его, выбравшись из подземного лабиринта, поклясться: не соваться туда больше никогда!

— Там есть отрезки, где нужно пробираться почти на животе. Нас может завалить в любую секунду. Обвал, похоже, был совсем недавно…

— Вчера, — хмуро пояснила Ковалева. — Но я все равно должна его увидеть. Я могу пойти одна, ты только объясни.

— Ну уж нет! Если с тобой что-то случится…

«…я этого просто не переживу!» — окончил кто-то внутри него.

«Чего-чего?» — переспросил он недоуменно.

Он слышал это безапелляционное преувеличение, озвученное сотней женских голосов. И оно всегда казалось ему таким же нелепым, как неистребимые «я без тебя умру», «я не смогу жить без тебя», «ты — единственный смысл моей жизни», парируемые его многоопытными: «не умрешь», «еще как сможешь», «в таком случае твоя жизнь бессмысленна».

«И действительно, — думал он, вглядываясь в проплывающие мимо бугристые стены пещерного лабиринта, — никто еще не умер. Только та, в вечной клетчатой юбке, в прошлом году напилась просроченного дедушкиного демидрола и тупо уснула на экзамене по философии. А потом, как и все они, перекинулась на другого».

Но сейчас, когда за его спиной шла упрямая Маша, с наивной свечкой в руках, он вдруг ужаснулся, сколь реально может быть это ощущение: «Если с ней что-то случится, я умру!»

От одного предположения «Если с ней что-то случится» его «Я» проваливалось в бездну.

Мир удивленно оглянулся назад, пытаясь понять: а на хрена она ему сдалась?

— Как ты? — шепотом спросил он.

— Нормально.

— Дальше трудный участок, — строго кивнул Машин Сталкер в сторону неправильной формы норы. Будем идти на четвереньках, очень медленно. Если посыплется, не паникуй, не дергайся, не кричи. И не пытайся меня спасать. Сможешь двигаться, пытайся тихо-тихо ползти назад…

«А если нет? Если с ней что-то случится?

…я умру» — спокойно подтвердил его внутренний голос.

«Ясное дело, — презрительно хмыкнул Мир. — Поскольку ее смерть повесят именно на меня. А я лучше умру, чем сяду в тюрьму!»

Обогнув бедром глинистый выступ, он скользнул в темноту обвалившейся подземной галереи. Маша нагнулась, просовывая туда голову и руку со свечой. Встав на четыре конечности, Мир осторожно и на удивление ловко начал карабкаться по насыпи из комьев спрессованной тысячелетней земли.

«Может, именно ими и накрыло вчера папу», — тревожно подумала Маша и задула огонь.

Стало страшно.

Боясь дышать слишком громко, она последовательно повторяла движения своего поводыря. Теперь свет исходил только от него. Бездарный фонарик на ее шее волочился где-то под пузом. Она отключила его и нервно сунула в нагрудный карман. Кучерявые волосы вдруг разом полезли ей в глаза. Неустойчивые земляные камни крошились под пальцами.