Меч и ятаган

Томасу, Ричарду и сэру Мартину было на первых порах поручено обучать азам военного дела мальтийских ополченцев. Вообще на острове было издавна заведено, что местные не имеют к оружию никакого отношения (еще, чего доброго, возьмут и восстанут против рыцарского ордена, навязанного им фактически силой). В результате большинство островитян совершенно не умели обращаться ни с мечом, ни с копьем, ни тем более с аркебузой. Как надевать защитное снаряжение, почти все они понятия не имели. Тем не менее некоторые вполне охотно вызвались служить солдатами Ордена; они теперь помогали в подготовке и переводе иноязычных команд на здешний язык, на слух больше похожий на арабский, чем на какой-либо из европейских. Смуглые темноволосые островитяне внешне походили скорее на мавров и турок, чем на христиан. Тем не менее в своей пылкой преданности римско-католической церкви, а также в ненависти к врагу, веками досаждающему Мальте, они были поистине фанатичны. Военному делу мальтийцы обучались с пристрастием и оружием вскоре владели не хуже заправских солдат. Томас настоял, чтобы их научили и стрельбе из аркебуз, но ввиду нехватки пороха пробные стрельбы у ополченцев, обученных заряжать и целиться, прошли всего три раза.

С окончанием спешной подготовки ополченцев английских рыцарей вместе с эсквайрами снарядили в подмогу рабочей артели под командованием полковника Маса — наемника, рекрутированного Великим магистром. Англичанам было поручено возводить равелин, и теперь они с рассветом, наспех позавтракав, отправлялись узкими улочками к причалу, где вместе с другими солдатами и горожанами дожидались переправы через бухту к месту высадки под фортом. У стены им выдавали кирки, которыми они кайлили наряду с уже работающими здесь подневольными, выдалбливая ров перед равелином.

Большую часть утра работали в тени, что было более-менее сносно. Но затем, когда лучи солнца дотягивались до рва, к немолчному тюканью кирок прибавлялся тяжелый зной, колючие взвихрения пыли и нытье натруженных конечностей. От слепящего солнца приходилось зажмуриваться. Безжалостные его лучи жгли обнаженную кожу; неприятно скребли спину и плечи задубелые от пота рубахи. Люди махали кирками не переставая. В полдень все вылезали из рва и устало усаживались в затенении навесов. Полуденную трапезу приносили из форта мальчики: разбавленное вино в кувшинах, корзины хлеба и жесткие головки козьего сыра местного приготовления. Еда раздавалась воинам и мальтийцам; невольники в это время сидели под открытым небом, готовясь получить из чана по половнику жидкой кашицы. Порции, зачерпнув, шлепали в щербатые плошки, предварительно раскиданные по жадно протянутым немытым рукам, и скованные меж собой парами невольники, сидя на корточках, лакали варево, позволяющее худо-бедно шевелиться, но не более того. Невольники были босы, а одеты в тряпье, заскорузлое от их собственной грязи и пота. Волосы этих бородатых, с заостренными чертами лица людей сбились в колтуны. В первый день работ Ричард поглядел на этих бессловесных существ с пронзительной жалостью, а когда сели трапезничать, он какое-то время молча жевал хлеб, а затем сказал Томасу:

— Эти невольники, они как рабы древности. Напоминают больше скот, чем людей.

Сэр Мартин, грызущий по соседству ломоть солонины, проглотил и насмешливо бросил:

— Да они хуже скотов, юный мой Ричи.

Произнес он это громко, так что его заслышали ближние из этих несчастных. Один из них, более светлокожий, чем остальные, видимо, понял сказанное и гневно сверкнул глазами, но промолчал, завесившись пыльно-серой ботвой свалявшихся волос.

— Все равно они люди, — произнес Ричард.

— Кем бы они ни были, — пожал плечами сэр Мартин, — они наши враги. Более того, враги истинной веры. Дай им волю, они уничтожили бы нас без всякой жалости. А ты, Ричи, оруженосец и должен вести себя по отношению ко мне с должным почтением.

— Я оруженосец сэра Томаса, — сделал оговорку Ричард.

— Так-то оно так, но при обращении ты все равно именуешь меня «сэром». — Сэр Мартин обернулся к Томасу. — А вам надо бы поучить своего эсквайра уму-разуму: слишком уж он своенравный.

Под взглядом Ричарда Томас вздохнул:

— Он прав, Ричард. Знай свое место и веди себя как подобает.

Эсквайр неохотно кивнул.

— А вообще рыцарь должен являть снисхождение, даже к своим врагам. — Томас, крякнув, поднялся и приблизился к ближней паре невольников. — Я вижу, ты понимаешь наш язык? — стоя сверху, спросил он магометанина, выказавшего недовольство насмешкой сэра Мартина. Тот, подняв глаза, мрачновато кивнул.

Томас протянул ему остаток недоеденной краюхи:

— На, возьми.