Меч и его палач

– Сами по себе. Путешественники из дальних краев.

Однако Лойто уже сам поспешал навстречу из дома – коренастый гигант, весь обвешанный детворой, что прилипла к нему по пути.

Мы представились первыми попавшимися именами и вошли внутрь.

О чем говорили мы, трое мужчин, распивая старое вино и разглядывая друг друга, – неважно. Лойто сразу понял насчет меня, кто перед ним, но не показал виду; я прекрасно знал, что он понял и отлично знает, что о том догадался и я сам, но не повел и ресницей ради того, чтобы расставить все точки над i. Иначе слишком большое половодье чувств обрушилось бы на нас всех.

Я узнал, что он давно прошел испытание и теперь имеет все мейстерские права; что после моего исчезновения они с той самой девицей, что помогала меня защитить, поженились и наплодили уйму хороших детишек; что старина Рутгер умер года через два после их свадьбы и в своей постели; что ничего постыдного нашему Лойто не приходилось совершать отродясь… Ну, а какие вещи он посчитал не стыдными, я не выяснял.

Вот что было еще любопытно. Когда Торригаль обмолвился, что в Рутене (он выдавал себя за его уроженца, это отчасти было правдой) поговаривают о полной отмене смертной казни, Лойто заметил:

– Но ведь кто-то должен забирать последний вздох человека. Душа в ведении священника, плоть – в нашем, и хотя всё решает Сущий, мы и нам подобные – те, на кого он может положиться.

Стелламарис не участвовала в этой глубокомысленной беседе, уединившись в женской компании.

– Прости, мейстер, – вдруг сказал Торригаль, – нам хотелось бы посмотреть еще на кой-кого.

Он сунул мне в руки мою сумку и потянул меня вглубь дома – туда, где была раньше моя светелка. Отворил дверь.

Еще издали я услышал тихое пение, а тут оно раздалось отчетливо.

Юная женщина стояла спиной к нам, наполовину закрывая от наших глаз происходящее, а сидящая Стелла, склонившись над ребенком и раскачивая колыбель ногой, пела:

Охраняют Божий Рай

Змеи и мечи:

Хочешь, звезды собирай,

Что горят в ночи.

Сторожат пусть рай земной

Звездные глаза,

Чтобы нас сплела с тобой

Времени лоза.

Там висящие в дали

Яблоки манят —

Чтобы мы с тобой вошли

В спелый райский сад.

Я заслушался – и не сразу понял, кто та молодая мать, что обернулась нм навстречу.

Издихар.

– А… девочка? – спросил я, мигом догадавшись. – Как ее имя?

– Крестили нас обеих, – ответила она, улыбнувшись. – Сам Его Преосвященство Хосеф. Она Мария Марион Эстрелья, я – Розамунда.

Моя внучка…

Продолжение моего рода.

– Но дочка не наследует старинного прозвания, – отчего-то сказал я, четко понимая, что мне это совсем не важно.

– Отчего же? – ответил мне кстати подоспевший Лойто. – Мы Его молодое Величество со временем попросим восстановить дворянский род. Короля Вестфольдского и Франзонского Ортоса Первого. Вот только пускай еще малость подрастет и от нынешних регентов избавится. Тем временем и жениха хорошего Розочке отыщем. Хоть бы и среди моих сорванцов – старший наш ее погодок и шибко на нее заглядывается. Ну а потом, может статься, и до Эстрельи очередь дойдет.

Я покачал головой. Как непостижимо и как удивительно!

«Детишке на молочишко»….

Раскрыл сумку, достал оттуда двуличневую мантию и золотую цепь. Цепь сложил в изножье колыбели, стараясь не показать хищно разомкнутые браслеты. Хотя их можно понять как символ не плена, но долга… И широко расстелил накидку поверх колыбели, накрыв ребенка властным пурпуром.

Мы двое вышли из ворот. Стелламарис нарочно осталась, чтобы, как она деликатно заявила, не мешаться в мужские дела.

Я снял с шеи цепочку с амулетом и протянул Торригалю:

– Держи. Мне с таким, как ты, партнером защита от нечаянностей жизни уже не понадобится, а ты себе бубенец из этого сделаешь. На шипастую акулью рукоять.

Он ухмыльнулся.

– Куда мне теперь?

– Давай еще кое-что покажу.

В лесу невдалеке от золотого шатра вековой липы – узкая впадина, заросшая поблекшей травой, а в головах – крестик с четко выведенной, поновленной надписью: «Хельмут».

– Видишь, Армана настигли его стены. Йоханне достался ее огонь, а ты…

– Сам себе могилу вырыл-выкопал, – пробурчал я. – И теперь мы с ней встретились лицом к лицу, как говорится. Только, прошу тебя, не заправляй меня в землю стоймя, как я тебя собирался.

– Никак не можно, – ответил он. – Углубить яму трудненько будет: ведь там самые корни. Придется камней натаскать со всей округи. Цветочков потом насажаем тенелюбивых – называется альпийская горка. Самое лучшее дело. И такая к твоей могилке народная тропа потянется – хоть трава на ней не расти!

Мы пошли дальше.

– Что, теперь в Рутен по мосту пройдем? – спросил я.

– Не совсем так, тезка, – ответил он. – Понимаешь, и ты не такой, как тебе думалось, и Виртдом не по одному слову Фила получился. Рутен – это сплошной туман, хрупкий мираж, планета печальных призраков по сравнению с Виртом. Его нечаянно сотворили простые люди из мыслишек о своем благополучии, оттого и они сами под нашим взглядом и в сравнении со здешним народом ненастоящими кажутся. Такими… бесчувственными. Задумчивыми. Зомби. Помнишь?

– Да вроде. Но ведь рутенцы в их собственной жизни люди как люди.