Меч Аллаха

Он сжал ее руки. Ей стало больно, но она этого ничем не выдала.

— А еще я боюсь за тебя. Ты появился так внезапно и сразу попал в страшное дело…

— Не надо пугаться, — сказал Андрей, — решение принято, ходить назад пятками я не стану.

— Дело не только в тебе, Андрюша. — Альфия неожиданно отдернула от него правую руку и прижала ее к груди. — Ты мне нравишься. Очень. И меня пугает то, что тебе грозит опасность.

Андрей собирался сказать нечто бодрое, шутливое, но тугой узел спазма вдруг перехватил горло, и он вместо слов выдавил из себя легкий свистящий сип.

Он попытался проглотить слюну, но ничего не получилось.

Снова ее руки оказались в его руках, он нагнулся и прижался к ним губами.

— Аля, — прошептал он. — Аля…

Она освободила одну руку, положила ладонь на его голову и осторожными легкими движениями пригладила волосы от лба к затылку. Легкая, едва заметная электрическая волна пробежала по его телу.

— Ты знаешь, чем лучше всего снять депрессию?

— Чем? — спросил он вялым голосом человека, потерявшего интерес к жизни.

Она молча склонилась к его лицу. Ее мягкие волосы защекотали его щеки, а теплое, пахнувшее мятой дыхание коснулось губ.

Она поцеловала его в колючую щеку и тихо засмеялась:

— Ты ежик.

— Нет, — сказал он, — дикобраз.

Она снова провела рукой по его волосам.

Он боялся шевельнуться, чтобы не спугнуть волнующее томление нараставшего в нем желания.

— Ты жив? — спросила она шепотом и припала к его рту мягкими влажными губами.

Он занес свои руки ей за спину и с силой прижал к себе.

Потом его пальцы, путаясь в петлях, стали расстегивать пуговицы ее халата. Справившись, он распахнул шелковую ткань и коснулся жаркого тела.

У него перехватило дыхание. …Южная ночь овеяла их жарким иссушающим ветром. В темном небе перемигивались яркие звезды. В кустах жасмина, надрываясь, стрекотали цикады…

Андрей глубоко вздохнул и приподнял голову.

— Прости, — сказал он смущенно.

— За что? — спросила она и мягко улыбнулась. — За доставленную радость? За то, что судьба подарила нам прекрасный миг?

— Да, но… — Андрей пытался сформулировать мучившие его сомнения, однако запнулся и смущенно стих.

Она положила голову на его грудь. Коснулась ее губами:

— Спасибо за все, Андрюша. Как я могла жить без тебя…

— Как-то жила, верно? — сказал он. — Расскажи о себе. Хоть немного.

— Что толку жаловаться на прошлое? Оно прошло, мы остались…

— Но каждый жил по-разному. Я работал. Руки и нос постоянно в нефти. Работа меня затягивала всего, целиком. Ложился с одной мыслью — с чего начну новый день.

— У нас здесь все было хуже. Мы не жили, мы выживали. Точно так же, как и сейчас пытаемся выжить в благословенной узбекской демократии. Нищета и бесправие, которые лицемеры назвали периодом застоя, на самом деле были мертвой зыбью. Она затягивала нас в пучину все глубже и глубже, лишала света, душила и умерщвляла. Сознание людей было занято поисками ответов на самый острый вопрос. Кто виноват? А если ты чем-то в жизни не удовлетворен, то ответ на вопрос, кто виноват, находится просто: виноват тот, у кого нос иной формы, чем у тебя, или глаза иного цвета. Говорят по такому принципу виноваты во всем евреи. Но это по большей части там, в России. Здесь во всем виноватыми считали русских. То, что они привезли сюда электричество, железные дороги, медицину — в расчет не бралось. Общество «Адолат» — «Справедливость» — сплачивало узбеков тем, что указывало им врагов. Знаешь, если на базаре кто-то говорил «мурун» — нос, или «кок коз» — голубые глаза, значит, речь шла о русском. Предельно просто, верно? Мы научились ходить, опустив глаза и голову. Общество «Ислом лашкарлари» — «Воины ислама» собирали силы, чтобы бить иноверцев. «Хизби ут-Тахрир» — «Партия освобождения» взяла на себя руководство исламистским движением… Мой дед был инженер и проектировал Большой Ферганский канал. Мой отец был врачом. Брат — Роман — женился на еврейке. Когда здесь стало невозможно жить, они уехали в Израиль. И теперь они там. У них родился сын…

Альфия говорила тихо, временами почти беззвучно, и оттого ее рассказ звучал не как жалоба, а как повествование о чьих-то невыплаканных слезах, как история чьей-то жизни, лишенной солнца, тепла и радости. Едва Андрей подумал о том, что трудно представить, как в такой солнечной стране можно лишить людей солнца, Альфия тут же сказала:

— Ты не поймешь, но чтобы не потерять себя, я нашла одну возможность, может, она и примитивная, может, просто глупая, и психолога, который узнает о ней, заставит расхохотаться, но моим спутником стало зеркало. В нем я могла увидеть солнце, в нем видела себя. И это создавало впечатление, что я не одна…

Андрей подсунул правую руку под ее шею и притянул ее голову ближе. Она устроилась левой щекой в ложбинке плеча. Он коснулся ее лица губами и вдруг ощутил соленую влагу слез. Он слизнул слезинку. Сказал:

— Не надо, не плачь…

— Я не плачу, — ответила она и сильнее вжалась в его плечо. — Мне просто чудится, Андрей, что сейчас в этой дурацкой кутерьме ты тоже беспредельно одинок.