Меч Аллаха

Азербайджанец напрягся, лицо словно окаменело.

— Какое у вас дело? — спросил он, подозрительно оглядывая узбека.

— Аллах расписал все наши дела наперед, — ответил Кашкарбай. — Должно быть, одно из них.

Максуд — молчаливый, хорошо сложенный и по-горски красивый чеченец, подошел к Кашкарбаю с видом недовольным и хмурым.

— Салам, — сказал Кашкарбай. — Если вы Максуд, вам большой привет от Багаутдина. Очень большой привет.

Напряженность исчезла с лица чеченца. Он почтительно склонил голову:

— Рахмат, уважаемый. Спасибо.

Багаутдин — полковник пакистанской армии — был начальником учебного центра под Хостом в Афганистане, где Максуд постигал искусство войны в горах.

— У меня к вам дело, Максуд.

Они вышли с рынка и медленно двинулись по Часовой улице: старые знакомые, решившие поболтать.

Кашкарбай достал из кармана три сотенные бумажки американского резервного банка и передал Максуду.

— Нужны два быстрых парня.

Перехватил напряженный взгляд собеседника. Покачал отрицательно головой:

— Нет, ни ножей, ни пистолетов. Надо просто двое суток походить за человеком. Это доверенное лицо Багаутдина. Русский. Важно уловить, не ведется ли за ним в Москве слежка. Если ее ведут, то кто. Если это ФСБ — отвалить. Если кто-то из наших, азиатских, объяснить, чтобы отстали. Пусть скажут: так приказал Джумабой Намангани.

С рынка Кашкарбай проехал на Старый Арбат. Прошелся, остановился возле художников, рисовавших моментальные портреты с натуры. Лохматый парень быстрыми движениями карандаша воспроизводил на листе ватмана черты немолодой женщины. Судя по тому, что видел Кашкарбай, портрет получится намного лучше и красивее оригинала. Лицо у женщины выглядело усталым, бесцветным, в уголках глаз лежали предательские морщинки, а на портрете под карандашом мастера все это исчезало, годы, наложившие печать на живого человека, теряли свое влияние, и утраченная красота возвращалась из прошлого.

Должно быть, люди так любят свои фотографии и рисованные портреты именно потому, что они позволяют остановить мгновение, которое другими способами задержать нельзя.

Делая вид, что увлечен работой художника, Кашкарбай краем глаза все же внимательно оглядывал редких прохожих, мысленно выделяя в их облике, в одежде, в манере движения черты, с помощью которых при следующей встрече мог бы узнать тех, с кем уже встречался.

Постояв некоторое время, он медленно двинулся дальше. Прошел мимо ресторана «Прага», по подземному переходу перешел на противоположную сторону транспортного туннеля и направился к ротонде станции метро «Арбатская». Он неторопливо вошел внутрь и, делая вид, что собирается говорить по телефону, несколько минут простоял у стеклянных дверей, наблюдая за входившими и выходившими наружу людьми. Ни один из них не был похож на тех, кого он успел запомнить, прохаживаясь по Арбату.

Во всем чувствовалось, что Кашкарбай до этого не раз бывал в Москве и ориентируется в ней не хуже старожила.

Он спустился в метро, доехал до «Александровского сада» — конечной голубой линии, с видом человека, приехавшего не туда куда надо, перешел на другую платформу и поехал в обратную сторону, к Киевскому вокзалу.

По системе подземных переходов Кашкарбай перебрался на Кольцевую линию и остановился на платформе поездов, шедших в сторону «Краснопресненской».

На привокзальных станциях пассажиры собираются быстро. В толпе, ожидавшей поезда, к Кашкарбаю протиснулся невысокий черноволосый мужчина. Неосторожно толкнув узбека плечом, он сказал «Извините». — «Все нормально», — успокоил его Кашкарбай.

Когда они втискивались плечом к плечу в вагон, черноволосый положил в руку Кашкарбая алюминиевый цилиндрик. Тот сжал его в кулаке.

В вагоне они разошлись в разные концы.

Кашкарбай опустил посылку в карман и поехал в гостиницу.

Получив сигнал о появлении в Минатоме странного посетителя, приняв которого министр сразу попытался связаться с президентом, а потом уехал к нему, начальник одного из управлений ФСБ генерал-лейтенант Травин выяснил все, что узнал Карцев, и немедленно отправился к своему шефу — директору Федеральной службы безопасности генерал-полковнику Барышеву. На то имелось несколько причин. Прежде всего, стоило предупредить, что президенту может стать известно нечто такое, чем придется заниматься их службе. Но было и желание показать: вот, мол, какие мы, не утратили хватки и узнаем кое о чем наперед.

Барышев выслушал доклад со вниманием, попутно, делал какие-то заметки в рабочей тетради. Травин еще не закончил, когда Барышев вдруг его прервал:

— Спасибо, Иван Артемьевич, как я полагаю, вы имеете в виду гражданина Назарова Андрея Ивановича? Очень оперативно.

Травин, скрывая смущение, проговорил удрученно:

— Что, опоздали?

— Все нормально, — успокоил Барышев. — Но раз вы на него вышли сами, то доводите дело до конца. Требуется справка о Назарове. Для президента.

— Как скоро?

— У тебя уйма времени. Два дня. Послезавтра к вечеру кладешь сюда, — Барышев показал на стол.

— Алексей Федорович, это нереально.

— А у нас когда-то было реальное время на наши задачи?