Меч Алдонеса

Я обернулся, но Ашары рядом уже не было. Ушла, оставив меня наедине с неожиданно появившейся дочерью. Я неловко присел на край кровати.

— Кажется, так оно и есть. Как тебя зовут, чийя?

— Марджа, — ответила она смущенно. — То есть Маргерия… — Она очень странно произнесла это имя, имя Марджори: так оно звучало на древнем диалекте, который еще встречается кое-где высоко в горах. — Маргерия Кадарин. Но все зовут меня просто Марджа. — Она приподнялась и оглядела меня с головы до ног. — А где твоя вторая рука?

Я невесело рассмеялся. Я не умел разговаривать с детьми.

— Она болела, и ее пришлось отрезать.

Янтарные глаза стали огромными. Она прижалась ко мне, и я обнял ее здоровой рукой, пытаясь сосредоточиться и мыслить трезво.

Ребенок Тайры. Тайра Скотт стала женой Кадарина — если это можно так назвать. Но всем была известна сплетня о том, что сам Кадарин — сын Зеба Скотта от какой-то горянки-полугуманоида — сводный брат остальным его детям! Там, высоко в горах Хеллерса, сводные братья и сестры нередко вступали в брак; ничего необычного не было бы и в том, если бы они стали воспитывать как родного ребенка, прижитого кем-то из них на стороне, чтобы не заводить своих детей и избежать таким образом возможных последствий кровнородственного брака.

Может быть, мне действительно подсыпали наркотик? Или накачали афросном? Я хорошо представлял себе его действие. Человек, получивший дозу афросна, внешне кажется совершенно нормальным, однако полностью теряет психическую ориентацию. В памяти остаются лишь некие символические сны; психиатр, выслушав содержание снов жертвы, увиденных под действием этого наркотика, может объяснить их значение и рассказать, что происходило в действительности. Но я вовсе не желал этого знать. По-прежнему не желал.

— Где ты росла, Марджа?

— В большом доме. Там было много маленьких девочек и мальчиков, — ответила она. — Они были сироты. А я не сирота. Я другая. Воспитательница говорит, это нехорошее слово, которое никогда-никогда нельзя произносить, но я тебе могу сказать — на ушко.

— Не надо, — поморщился я. Нетрудно было догадаться, что это за слово.

А ведь Лоутон тогда, в Торговом Городе, тоже говорил мне, что Кадарин, приезжая в Зону Терры, никогда никуда не ходит — кроме сиротского приюта для детей космонавтов!

Марджа сонно опустила головку мне на плечо. Я стал укладывать ее на подушку. И тут вдруг ощутил как бы легкое прикосновение и догадался, что ребенок вступил со мной в телепатический контакт!

Это было поразительно! Изумленный, я во все глаза уставился на девочку. Нет, это невозможно! У детей не проявляется дар телепатии! Даже у детей Элтонов! Никогда!

Никогда? Нет, точно утверждать нельзя. У Марджи такой дар явно был. Я обнял ее, но мягко ушел от контакта, не зная, какое напряжение она способна выдержать.

Но одно теперь было совершенно ясно: кто бы ни владел юридическими правами на этого ребенка, это была моя дочь! И никто и ничто теперь не в силах лишить меня ее. Марджори умерла; но Марджа, живая Марджа, была передо мною, и кто бы ни произвел ее на свет, лицо девочки точно повторяло черты Марджори. Именно такую дочь родила бы мне Марджори, если бы не умерла. А об остальном лучше вообще забыть. И если кто-нибудь — Хастур, Дайан, даже сам Кадарин — полагает, что может отнять у меня мою дочь, что ж, пусть попробует!

Заря уже занималась над Башней. И только теперь я вдруг ощутил, насколько измотан. Ну и ночка выдалась! Я уложил Марджу и до подбородка укутал ее теплым одеялом. Она задумчиво подняла на меня глаза, не произнося ни слова.

Я вдруг нагнулся и поцеловал ее.

— Спи, моя маленькая дочка, — тихо сказал я и на цыпочках вышел из комнаты.

Глава Х

На следующий день Белтран из Алдарана в сопровождении эскорта горцев въехал в Замок Комин.

Я не собирался присутствовать на торжественной церемонии по случаю его приезда; но Хастур настаивал, и я согласился. Все равно когда-нибудь нам пришлось бы встретиться. Лучше, если это произойдет в толпе гостей, где можно забыть о личных взаимоотношениях.

Он приветствовал меня весьма сдержанно; когда-то мы были друзьями, но теперь прошлое разделяло нас кровавой тенью.

Белтран не менее церемонно представил мне кое-кого из своей свиты. Некоторые из них еще помнили меня. А увидев знакомое смуглое лицо, я отвернулся.

— Ты ведь помнишь Рафаэла Скотта, — сказал Белтран.

Конечно, я его помнил.

Наконец Белтран и его свита были препровождены в отведенные им покои и оставлены отдыхать перед официальными мероприятиями, назначенными на вечер.

Когда все разошлись, я увидел, что Рейф Скотт тащится за мной, и резко повернулся к нему:

— Послушай, — сказал я, — здесь ты пользуешься всеми привилегиями гостя, я не могу тебя и пальцем тронуть. Но предупреждаю…

— Какого черта! — воскликнул Рейф. — Разве Мариус тебе ничего не объяснил?

Я мрачно глядел на него. Теперь меня уже не проведешь. Это в первый раз я был не в себе после перелета и слишком хотел поверить ему.

Он положил мне руки на плечи:

— Где Мариус, черт бы тебя побрал? И тут он понял — через прикосновение. И отпустил меня, отступив назад.