Джон стоял на покорёжившейся деревянной террасе снаружи общежития для молодёжи.
Само общежитие являлось переделанным четырёхэтажным домом и стояло у подножья холма прямо под монастырём, который располагался на окраине города Катманду, Непал.
Он чувствовал себя почти как в Сиртауне, с молитвенными флажками на крышах, видами снежных вершин и разбросанными скоплениями высоких деревьев и жилищ с черепичными крышами. Он даже заметил несколько рыжевато-коричневых мартышек в нижней части города — они верещали друг на друга и крали еду из повозок и открытых окон.
Это казалось почти домашним, хотя ещё несколько месяцев назад, до всего, что случилось с Ревиком, и до того, как Элли похитил Териан, он бы удивился такому заявлению.
Он не знал, почему он всё ещё здесь находился.
Они оставили его с деньгами и одеждой. Они даже оставили ему выход, если бы он этого захотел — то есть, возможность вернуться к некому подобию человеческой цивилизации, примерно такой, какую он знал тридцать с лишним лет до всего этого. Не Штаты, конечно. Там Джон не мог с лёгкостью путешествовать инкогнито, учитывая, кем была Элли, но у него имелись личности, которые могли сработать в Южной Америке, Австралии и некоторых районах Азии.
Возможно, ему придётся сделать какую-то операцию, если он захочет сделать это постоянным, но по крайней мере, этого должно хватить, чтобы получить работу и как-то начать жизнь с нуля.
Однако он не уехал из Непала.
Он не знал, почему. Даже Южная Америка ближе к его былым местам обитания, чем участки центральной Азии, населённые в основном видящими.
Касс и её бойфренд, Багуэн, тоже остановились в этом общежитии. Они уже говорили о переезде обратно в Индию — может, направиться в Кашмир или Пакистан, или даже в Шимлу у подножья Гималаев, где всё ещё жило много видящих.
Непальские видящие, по словам Касс, не очень любили людей.
Однако сам Джон не мог заставить себя уцепиться за Касс и Багуэна как за билет отсюда. Он любил Касс, но в эти дни она двигалась на своей орбите, которая не пересекалась с ним.
Он не до конца признавался себе в этом, но он ждал возвращения Дорже и Балидора. Проблема в том, что он не знал, вернутся ли они. От них не было ни слова с тех пор, как они расстались возле человеческого города в часе пути к югу от Сиртауна.
Остальные видящие, похоже, тоже ждали.
Они разбили лагеря в горах выше общежития для молодёжи, использовав часть старого человеческого монастыря, который там находился. Местные видящие завладели монастырём несколько лет назад, превратив его часть в жилые помещения для небольшого поселения их религиозных богословов. Когда к ним обратились за помощью, они неохотно приняли в качестве гостей видящих, прилетевших под флагом Адипана, а следовательно, и всех видящих, которые путешествовали с ними.
Имя Адипана обладало внушительным весом в большинстве уголков мира видящих, судя по тому, что рассказывал ему Дорже. Тысячи лет они служили защитниками «души» видящих, так что непальские видящие, возможно, почувствовали, что у них нет выбора в том, оказывать гостеприимство или не оказывать.
Фиграна тоже разместили в монастыре.
Джону сказали, что он может посетить это место, но они не хотели, чтобы люди оставались на ночь — что-то связанное с правилами непальских видящих, которые там жили. Учитывая его полную неспособность представлять для них какую-то угрозу, Джон не понимал, почему существовало такое правило, но едва ли у него было настроение спорить.
В любом случае, после смерти Элли Джон знал, что теперь он для них ничего не значил.
Даже хуже пустого места, как сказал Балидор.
Он не был уверен, что делать с самим собой здесь, даже в краткосрочном периоде. Он осознал, что в последнее время ему сложно думать. Не то что думать; ему сложно сосредоточиться на чём угодно, даже на том, что находилось прямо перед ним. Когда он спал, ему снились пугающие сны.
Он всё ещё не мог уложить в голове то, что произошло в Индии. Такое чувство, будто какая-то часть его так и осталась пойманной в ловушку в той комнате под лестницами, раз за разом воспроизводя те события.
Он слышал, как Элли и Балидор спорили.
Он слышал от них обоих вещи, которые казались весьма логичными.
Элли на удивление ясно воспринимала ситуацию с Ревиком вопреки тому, как, наверное, тяжело ей было слушать то, что он написал в том письме.
Джон тоже не верил, что письмо — это чистая манипуляция, по крайней мере, не так, как это воспринимал Балидор. Он знал Ревика — в результате он верил, что письмо было тем, что и утверждал Ревик. Попыткой смиренно преклониться перед Элли в надежде, что она может смягчиться после их ссоры в Дели.
Поначалу Джона удивил выбор слов — официальность создавала ощущение, будто это написано в далёком прошлом, и совсем не рукой того Ревика, которого он знал.