Меч

Вопреки тому, каким открытым он был в отношении эмоциональных реакций на меня, он слишком хорошо закрывался щитами, чтобы я как-то определила его мотивы. Что бы там ни было, я на самом деле не хотела знать; после третьей встречи с ним я избегала ходить в его части лагеря.

Некоторые зоны Города запирались воротами и явно оставались недосягаемыми до нас.

Как минимум у двух крупных зданий на входе стояла охрана, и я решила их не испытывать.

Однако если не считать этих немногих исключений, я могла ходить практически везде, где мне вздумается, в любое время суток, и никто не задавал мне вопросов.

Ночью лампы лили свет с высоких металлических шестов и настенных креплений. Слуги зажигали их каждый вечер в одно и то же время, когда последние лучи солнца уходили со стен дворца. Одетые во всё красное зажигатели ламп проделывали свою работу безмолвно, но улыбались мне, когда я встречалась с ними взглядом, склоняли головы и показывали символ Моста.

После того, как стемнело, я бродила по освещённым дорожкам возле каналов, где растения в горшках, деревья и каменные статуи создавали возле воды атмосферу фейри-мира.

Я ходила, пока мои мышцы не отказывали, пока я не уставала так, что уже не могла дальше ходить. Тогда я возвращалась в свою комнату в Императорских Покоях, ела, говорила с остальными, потом спала, пока не приходило время проделать всё это заново.

Это был прекрасный мир. Временами он казался мне немного отрезанным, похожим на террариум света и культуры, изолированный от времени и истории — но он всё равно несомненно прекрасен.

Я понимала, почему Вой Пай была настроена так по-собственнически.

Что бы ни говорили себе коммунисты, Город, с которым познакомилась я, полностью принадлежал видящим. Я чувствовала это в каждой личности, что встретилась на моем пути, и в каждом предмете искусства, который я видела. Китайская история здесь сохранилась, но видящие и её каким-то образом изменили, сделав её своей собственной, изменив её символы и следы в неуловимой манере.

Вэш рассказывал мне, что в начале двадцатого века, когда коммунисты только пришли к власти, совершались попытки открыть Запретный Город. Именно видящие помешали этой перемене, настаивая, что им нужна продолжительная изоляция, чтобы сыграть роль, которую требовали от них китайские люди. Они нарекли себя стражами древней культуры и заключили союз с коммунистами и Мао в рамках этой роли.

Коммунисты отступили.

В те ранние годы Мао слишком сильно нуждался в поддержке видящих, чтобы конфликтовать с ними, какими бы ни были их исторические связи с предыдущим режимом. Лао Ху являлись краеугольным камнем в его претензиях на глобальную власть, так что мысль о том, чтобы оставить их запертыми в Городе — теоретически чтобы они размножались и тихо процветали, пока Запад убивал своих видящих всё в больших и больших количествах — ему очень нравилась.

Императора и его семью, напротив, отсюда выпроводили.

После них ворота оставались запертыми.

Я знала, что некоторые в Семёрки считали, что Лао Ху злоупотребили своим положением с китайцами, скорее всего, принудив людей подчиниться. Другие думали, что именно Лао Ху станут видящими, которые переживут Смещение, а затем эволюционируют на новый этап развития, как это сделала Первая Раса много поколений назад.

Честно говоря, у меня на этот счёт не было мнения.

Однако глядя на аккуратный пейзаж вокруг дворца, мне сложно было воспринимать запертые врата как нечто плохое.

Ставка Мао тоже окупилась.

Ни у какой другой страны нет такого количества видящих, которые готовы с таким рвением сражаться чисто из-за своей верности стране. Тренировка разведчиков Лао Ху уникальна и хранилась в строгом секрете. Они также намного менее восприимчивы к мерам безопасности против видящих, которые применялись на западе.

Лао Ху обеспечивали китайскому правительству одно из самых сильных военных преимуществ в мире. В результате маоисты включили присутствие видящих в свою философию коллективизма и братства и оставили Запретный Город в покое, окрестив его «почётной резиденцией», которой правили их возлюбленные кузены-видящие, Лао Ху.

Я ещё не выяснила, как Третий Миф вписывался в эту общую философию, но, похоже, все в Городе знали, кто я такая.

На пятый день пребывания здесь я решила посмотреть сад, о котором мне рассказывал Джон.

Мне пришлось миновать несколько поворотов и тупиков прежде, чем мне удалось его найти.

Даже тогда я едва не прошла мимо коридора, который описал мне Джон. Подняв взгляд, я посмотрела на высокую арку, которая служила единственным входом в сад, и решила, что, должно быть, я в нужном месте. Особенно когда заметила полог из листьев деревьев над узорчатой стеной.

Миновав круглый вход, я услышала воду, которая журчала где-то впереди, а также птицу, которая по звучанию длинной пронзительной песни казалась довольно крупной.