МЧК Сообщает…

— Теперь гляди. Видишь, патроны у тебя редкие. Пули в никелированной оболочке.

— Ну.

— А вот пуля из убитого милиционера на Патриарших, медиками извлечена, — Мартынов бросил на стол деформированный никелированный кусок металла. — А теперь… — он вскочил со стола, схватил арестованного за руку, — смотри.

На правой руке был выколот синий меч и имя: Степан.

— Так что, Степа, дальше нукать будем?

— Не докажешь… не докажешь, — заголосил арестованный.

— А чего мне тебе доказывать. Сам грамотный, декрет читал. Был взят с оружием в руках…

— Скажу я, что знаю, скажу… Только не стреляй ты меня… Я ж молодой совсем, двадцать лет… Жизни не видел…

— А те, кого вы грохнули вчера ночью, они жизнь видели? Моя бы власть…

Мартынов замолчал, побелел и опять отошел к печке.

— Ты, комиссар, запиши, что я сам, добровольно… Прими во внимание мое рабоче-крестьянское происхождение…

— Поздновато ты о нем вспомнил. Ты нам теперь классовый враг. Но помощь учтем.

Кабинет Манцева изменился. В нем появились сейф и шкаф, стулья и диван, и даже часы, похожие на крепостную башню.

Василий Николаевич читал бумагу, а Климов пил чай за маленьким столиком в углу.

Зазвонил телефон.

— Манцев… Слушаю, Феликс Эдмундович… У меня… Конечно, Феликс Эдмундович… Если позволите, через час. — Манцев положил трубку: — Алексей Федорович, я прочел ваши показания. Армия есть армия. Сухо, по делу, точно, в деталях.

Манцев встал из-за стола, подошел к Климову, сел рядом:

— Вы начинаете работать инструктором военного дела на фабрике?

— Так точно.

— В декабре семнадцатого вы дали слово не поднимать оружие против народа.

— Так точно.

— Я не спрашиваю вас, Алексей Федорович, почему вы не идете в Красную Армию. Не надо, не отвечайте. Мы, большевики, привыкли уважать чужие убеждения. Но у меня есть к вам просьба.

— Чем могу служить?

— Нам нужны хорошие военные инструкторы в резервы милиции…

— Простите, гражданин комиссар, но я офицер…

— Зовите меня Василий Николаевич. Вчера ночью бандиты убили шестнадцать милиционеров. Многие из них погибли из-за неумения обращаться с оружием. Мне звонил сейчас Феликс Эдмундович Дзержинский, он просил поблагодарить вас за помощь и научить рабочих, пришедших в милицию, защищать граждан Москвы от бандитов. Я жду.

В комнату вошел Мартынов со свертком в руках и протянул Манцеву бумаги.

— Так как же, Алексей Федорович? Решайте.

Климов молчал. Вспоминал вчерашний день. Разговор с Копытиным, Лапшина, наган, упертый в спину, Скурихина, лежащего на земле, короткую схватку.

— Почту своим долгом, — Климов встал, щелкнул каблуками.

Мартынов с интересом посмотрел на него:

— Вот и хорошо. — Подошел к столу, взял ручку, подписал бумаги.

— Алексей Федорович, вот ваш мандат. Вы направляетесь МЧК старшим инструктором военизированного резерва милиции. Мы очень благодарны вам за помощь. В своих показаниях вы перечислили награды, полученные вами за войну, — Манцев открыл стол, достал из ящика наган: — У нас пока нет наград. Но этот наган носил ваш солдат. Мы отдаем его вам.

Климов взял револьвер:

— Спасибо. Это оружие мне вдвойне дорого.

Он сунул наган в карман.

— Нет, — засмеялся Мартынов, — так не пойдет, Алексей Федорович. Вы же не заговорщик, чтобы оружие прятать, а боевой наш товарищ.

Он развернул сверток, протянул Климову новенький офицерский ремень с кобурой.

Климов ушел, Мартынов и Манцев остались вдвоем.

— Плохи дела, Мартынов, — Манцев закурил, — уголовники хозяйничают в городе. Что арестованный?

— Пряхин Степан, кличка Зюзя, из тех, кого Керенский по амнистии выпустил.

— Удивительный человек был русский либеральный интеллигент. Керенский — присяжный поверенный, сам участвовал в сложных уголовных процессах, и вдруг амнистия тысячам опаснейших уголовников.

— Гад он, — мрачно сказал Мартынов.

— Нет, Федор, это сложнее, значительно сложнее. Так что Пряхин?

— Работала вчера банда Собана. В ней всего тридцать четыре человека.

— До вчерашнего дня. Теперь двадцать девять. Хорошо учили стрелять господ офицеров.

— Теперь о базе. Меняют ее постоянно после каждого дела. Есть в банде еще один руководитель, Витька Залетный, ростовский налетчик. Его даже Собан боится. Это его идея убивать милиционеров.

Мартынов спал на диване. Старые пружины осели под его большим телом, и казалось, что он лежит в яме. Перед уходом Козлов сильно растопил печку, и в комнате было тепло.

Мартынов снял только сапоги, а ремень с кобурой положил в головах. Телефон он поставил рядом с диваном, чтобы можно было дотянуться сразу. Свет луны падал в комнату, и в ее зыбком свете предметы неестественно вытянулись и расплылись. Мартынов спал, вздрагивая во сне, перегруженный заботами мозг не давал ему полностью отключиться от пережитого днем.

Сначала телефон звякнул коротко и мелодично, как серебряная кавалерийская шпора, потом голос его, набрав силу, стал пронзительным и длинным.

— Мартынов у аппарата! — откашливаясь со сна, крикнул в черный раструб начальник группы.

— Спишь, Федор?

Голос Манцева был по-утреннему свеж и спокоен. И Мартынов еще раз подивился способности зампреда скрывать усталость.

— Есть немного, Василий Николаевич.