Маунтолив

С другой стороны, не могу понять, что она находит в Дарли. Стоит ей появиться на горизонте, и сердяга весь трепещет, будто палтус на разделочном столе; они с Нессимом, кстати, очень часто видятся и большие друзья. Ох эти мне честные британские парни — неужто всем им суждено обратиться со временем в тайных турков? У Дарли, по крайней мере, есть, должно быть, какой-то шарм, ибо он уже успел чуть раньше угодить эдак по-царски небрежно в сети одной маленькой кабаретной танцовщицы по имени Мелисса. Ты бы ни в жисть не подумал, глядя на него, что он способен управиться с тандемом, да еще с таким. Жертва излишней тонкости чувств? Упомянув одно из имен, он принимается судорожно ломать пальцы, стеклышки очков запотевают. Бедный Дарли! Мне доставляет удовольствие — и самого, заметь, низменного свойства — терзать его, цитируя стишок его меньшого тезки.

Долина есть в Аравии благой,

Там древний ладан лист роняет свой

И в воздух льет, как в чашу, аромат,

Пока земля не станет — райский сад.

Он вспыхивает как спичка и молит меня о пощаде, хотя я не смог бы с уверенностью сказать, за которого Дарли он краснеет; я же продолжаю менторским тоном:

И, спрятав пламень на груди своей,

Гнездо ты вьешь себе среди ветвей,

Прекраснейшая Феникс! Лишь придет

Седым и горьким пеплом стать черед…

Вовсе неплохая метафора для самой Жюстин, есть даже некий изыск. «Прекрати!» — кричит он всякий раз.

Тебе! И погребальный твой костер

Уж пламень благовонный распростер!

И смерть твоя — вдали от суеты!

И к новой жизни возродишься ты!

«Ну, пожалуйста. Хватит!»

«А что такое? Стих не так уж плох, разве нет?»

И завершаю я образом Мелиссы, наряженной в костюм дрезденской фарфоровой пастушки середины XVIII века:

Ни рощ, пи гор не знает та страна,

И эха нет, и ты поешь одна

Слезу янтарную и радугу пера,

Пустыня примет смерть твою, сестра!

Ну, да будет о Дарли! Но для Жюстин я не в состоянии подобрать ни стишка, ни подходящего повода, если только не принять за чистую монету один из афоризмов Помбаля. Он говорит порой с серьезной миной: «Les femmes sont fideieiles аи fond, tu sais? Elles ne trompent que les autres femmes!»[40] Ho я не вижу тем не менее реальных, конкретных причин, по которым Жюстин захотела бы tromper [41] бледнолицую свою соперницу. Для женщины с ее положением в обществе это infra dignitatem. [42] Понимаешь, о чем я?