Маулихакти, или Вернись ко мне!

Джек нырнул в кусты и с лаем понесся в темноту. Песик вел себя так, только если встречал на своем пути кошку, а значит в ближайшие пять минут его можно даже не звать. Я поплелась на лавочку. Внутренний двор нашего дома был разделен на две части. Одна: большая, была для деток и мамочек, с песочницами, горками и качелями; вторая: маленькая, огороженная большими клумбами квадратная полянка с лавочками и двумя большими столами, для посиделок или попросту летних пьянок. Сейчас, что странно, на ней никого не было. Я присела на лавочку и глянула на часы: двадцать два: двадцать три. Время моего рождения. Я улыбнулась и тихо шепнула сама себе очередное поздравление за сегодня. Вот мне и исполнилось двадцать пять, с четвертью века тебя, клюшка старая!

Грудь резко закололо. Я поморщилась и потянулась к источнику боли, слегка согнувшись. Расстегнув куртку, чуть помассировала место укола через водолазку. Ощущение послушно отступило. Да что ж такое-то?!

— Что, больно? — спросил кто-то.

Я подняла голову. На меня смотрела старческое лицо. Бабушка неопределенного возраста, но видно, что очень пожилая, с множеством мелких морщинок на лице. Добрыми, чуть снисходительными глазами и пухлыми, небольшими губами. Она была одета, в старую, всю в разноцветных заплатах душегрейку или фуфайку, такие вещи сейчас принято называть стеганными куртками, но мамина сестра носит именно такую и называет ее душегрейкой. Правда тетина вещь была приличной, по деревенским меркам, а эта… даже не уверена, что ее можно класть в качестве собачьего коврика. Слишком ветхая и грязная. Еще юбка в пол, я бы сказала цыганская, но на ней были вышиты явно славянские орнаменты, тогда как цыгане предпочитают цветочные мотивы. Юбка была подстать куртке, такая же грязная, в странных пятнах непонятного цвета. Еще на голове старушки был платок с такими же вышитыми орнаментами. Мне представился большой сундук, в который складывали приданное наши предки. Бабушка была явно одета из такого вот сундука или сошла с ленты советской сказки о змее Горыныче. Я опустила голову, уже готовясь увидеть лапти на ногах и рассмеяться в голос, но захотелось плакать. Из-под юбки выглядывали старые кроссовки. Эта картина быстро лишила меня всякой веселости. Это что же такое могло случится со старушкой, что она так выглядят и что она здесь делает так поздно? Ответ только один: нищета. Собирает старушка бутылки и мелочь по окрестным площадкам. Может гордость мешает делать это днем, а может мучает бессонница. Да какая, в сущности, разница? У нее явно никого нет и вещи эти скорее всего она сама шила или ее мать, а может и бабушка. Судя по виду фуфайки, не удивлюсь, если эти вещи еще войну пережили, закопанными в тот злополучный сундук, во дворе деревенского дома, чтобы мародерам или фашистам не досталось. Ощущение сказки и шутки быстро уступало место сочувствию и жалости.

Бабушка, понимающе улыбнулась и присела рядом со мной, а я пожалела, что не взяла с собой кошелек, уж очень хотелось помочь хоть чем-нибудь.

— Нет, не очень! — улыбнулась я. — Чуток ноет и все.

— А оно так и бывает, когда душа не на своем месте.

— Да. — согласилась я. — Узнать бы еще, где это место, а то живешь и не знаешь.

— Обычно все на своем месте! — уверенно заявила старушка. — Кто бы, что не думал про себя и свою долю, обычно все на своих местах, и у каждого свой путь, даже если этот самый путь и не нравится.

— Я избалованная, — вздохнула я. — Мне тоже кажется, что должно быть как-то по-другому.

— А как должно быть? — лукаво поинтересовалась старушка.

От ее интонации я рассмеялась.

— Не знаю, но мне кажется, иногда, что я не живу, а существую что ли…

— Бывает и такое. Все оттого, что душе не спокойно.

— Не слушайте меня. Это все от дурости, не умею ценить то, что у меня есть.

— Ты не права, деточка. Когда души не на своем месте, то страдают сильно, от этого никакая жизнь не в радость, даже если все ладно, будешь мучиться. Вот ты точно не на своем месте, поэтому и болит душа.

— У меня грудь болит. — поправила я.

— Болит она у тебя от памяти, забыть не может, вот и болит. А душа, она всегда к центру жмется, чтобы греть все тело и заодно подальше от головы быть, а то сильно они друг другу мешают.

— Очень может быть.

— Не на своем ты месте, детка! — уверенно заявила бабушка и хлопнула себя по колену.

— И что делать? — с какой-то странной надеждой спросила я. Мне вдруг подумалось, что сейчас она скажет что-то и меня осенит, а потом я буду благодарить Бога за эту встречу на скамейке.

— Это у тебя надо спросить! — рассмеялась она. — Если хочешь домой, туда, где твоей душе хорошо — это одно. А если хочешь привыкнуть, то надо просто терпеть и ждать. Душа, какая б не была, она ведь ко всему привыкает, только дай время.

— А если домой хочу? — в голову почему-то забрела мысль о смерти и могильном покое, который принято называть домом.

— Не все так просто. Твоя душа, она ведь не глупая, ведь выбор был. Не просто ж так она выбрала чужбину. Значит, были причины.