Матросы Наркомпроса

Дверь соседнего зала, где находился Жора Куржак с коллегами в гражданской одежде, потихоньку скрипнув, затворилась. Остальные слушатели тоже вспомнили в своих дневниках. Одно дело, когда дневники подписывают только родители. В крайнем случае поругают. А в спецшколе на снисхождение рассчитывать не приходилось. Старший политрук потом приказал начертать слова наркома на кумаче в назидание всем двоечникам. Но еще вернее наглядной агитации подействовал приказ директора об отчислении троих слабых учеников. Им не помогли ни слезы, ни клятвенные обещания. За мечту требовалось платить трудом, и только трудом. Векселя никого не устраивали.

А нарком уже советовал ребятам изучать иностранные языки, чтобы обходиться без толмачей. Он не мог тогда публично рассказать о своей работе в республиканской Испании. Но ученики и не требовали примеров. Ведь это рекомендовал сам адмирал, да еще трижды орденоносец.

Гена Ковров потупил глаза. Ему плохо давался английский язык. Последнее время он приспособился читать новый текст, который Мария Яковлевна задавала к следующему разу. Перевода она не требовала. Только произношение. Генка готовил текст заранее и вызывался читать. Он произносил незнакомые слова с выражением, однако не понимая ни одного слова. Наивная Мария Яковлевна умилялась и ставила не меньше чем «хорошо». Теперь Геннадий понял, что долго на таком обмане не выедешь, и с уважением посмотрел на Донченко. Учительница сказала, что ей нечему учить Антона. Значит, он первый кандидат в заграничное плавание.

Аркашка Гасилов боялся расплескать память. Только бы донести речь до дома, довести до сведения сестры и, конечно, Бориса Смоленского: пусть знает, что военные моряки никакие не «каботажники». Ясно, что для «прибрежного плавания» иностранный язык вовсе не обязателен.

Последний совет адмирала, вероятно, имел целью посрамить директора спецшколы Уфимцева, который объявил взыскание ученику Коврову за исполнение флотского танца «Яблочко». Оказалось, что нарком считает необходимым научить танцам всех без исключения «спецов».

— Будущие командиры флота обязаны быть не только образованными, но и культурными людьми, — сказал адмирал.

Коврову в этот момент стало обидно, что в зале отсутствовал директор. Правда, в речи не содержалось никаких указаний относительно тренировок во время дежурства.

Вообще речь наркома напоминала изображение в перевернутом бинокле: все можно различить, но в такой невозможной дали, что от этого екало сердце. Даль манила и страшила. Народный комиссар честно предупредил — просто так, дуриком, туда не доехать. И в этих тревогах слушателям не особенно запомнилась последняя фраза: «Необходимо использовать для учебы каждый день и каждый час, так как события могут нам помешать!»

Последнюю фразу наркома не запечатлевали на кумаче, не цитировали в газетах. И ребятам было невдомек, что она не случайна. Что не пройдет и года, как спецшкольники станут заниматься совсем не учебой, и их, мальчишек в полувоенной форме, через какое-то время историки будут считать «действующей частью Ленинградского фронта».

Как будто адмирал не сказал ученикам ничего особенного. Все они и так знали, для чего создана их школа, она называлась специальной. Слушать нравоучения мальчишкам тоже не в новинку. Воспитатели всех времен и народов не устают повторять питомцам, что надо хорошо учиться и стать культурными людьми. Привычный призыв часто проскакивает, не задерживаясь в извилинах. Но здесь эти обычные слова произнес их кумир, и со слов будто соскочила окалина. Речь наркома потрясла воображение.

По флотской традиции затем состоялся опрос претензий. Первым поднял руку ученик Донченко.

— Неужели опять о клиньях? — ужаснулся командир роты Оль.

Но проблема брюк для Антона уже не была такой животрепещущей. Донченко пожаловался на поясные ремни. Вырезанные из толстой подметочной кожи, они никак не хотели пролезать в скобы медной бляхи. Ребята чуть не зубами передергивали петлю, чтобы изменить ширину пояса с брюк на шинель. Адмирал сам попробовал перетянуть ремень, и у него ничего не получилось.

— Заменить! — обернулся он к своей свите. — Через два часа!