Матросы Наркомпроса

— Если документы, значит, так и было, — скромно согласился Майдан. — Стоял у дверей, вызывал, кого прикажут, откуда мне знать, педсовет был или еще что?

— Это вы брось! — рассердился старший политрук. — Артяева только успели предупредить, а наутро все слова, пожалуйста, уже на чучеле.

— На каком чучеле? — удивился Димка. — Какие слова?

Вид у него был до того удивленный, что «бывший Женя» стал сомневаться. Может быть, весь разговор не по адресу? Петровский от подробностей воздержался, однако стал просвечивать Димку особым взглядом, который боцман Дударь именовал: «насквозь и даже глубже».

— Помнишь, что сказал военрук о неправильном… гм… отношении к учителю биологии?

— Так это было на большом сборе, — возразил Димка. — Конечно, помню.

— Передай кому следует, — веско предупредил «бывший Женя», — что, если такое отношение… гм… повторится, виновников вынесут из спецшколы. Безвозвратно!

— Есть передать! — сказал Димка и повторил приказание полностью, вместе с междометием «гм». — Вот только вы не сказали, кому это передать? — В глазах у Майдана сверкнули и сразу погасли лукавые зайчики.

— Сами должен сообразить, — со значением сказал Петровский. — Говорю как старому знакомому.

Зайчики подвели Диму. Теперь старший политрук был почти убежден, что его слова дойдут по назначению.

— Вот так, ученик Майдан! — решил старший политрук. — Раз уж зарекомендовал себя как рассыльный директора, поедешь со мной на концерт. В случае чего будешь объявлять фамилии артистов.

При других обстоятельствах Димка наверняка стал бы отказываться, но сейчас он должен был отвлечь «бывшего Женю» от опасных мыслей. Сам виноват. Не учел, что одну и ту же шутку нельзя повторять дважды. Затасканный юмор набивает оскомину.

— Справишься! — успокаивал Димку старший политрук, но на всякий случай предупредил: — Твое дело объявлять. Смотри, чтобы без пустой болтовни и эдаких штучек.

Появившись на эстраде, Майдан растерянно оглядел зрителей. Зрители не обратили на него ни малейшего внимания. Зал гудел и грохотал стульями.

— Полундра! — гаркнул Майдан во всю глотку, и сразу установилась тишина. Старший политрук вздрогнул и показал ведущему рыжий волосатый кулак. «Только этого еще недоставало!»

Ведущий заметил выразительный жест, он произвел на него слишком сильное впечатление. Майдан подобрался и каким-то чужим голосом, без всякого выражения объявил:

— Сейчас заслуженный артист республики, — тут он назвал фамилию известного солиста из «Мариинки», — споет арию… Снегурочки из оперы Римского-Корсакова «Снегурочка».

Зрители стали переглядываться. Александра Тарасовна за кулисами схватилась за голову. Сергей Петрович Уфимцев беспокойно заерзал в кресле первого ряда и сурово сдвинул брови. Сидевший рядом с ним Радько укоризненно покачал головой.

Странная реакция зрительного зала больше всего удивила самого ведущего. Он спохватился и огорченно махнул рукой:

— Простите, ошибся… Не арию Снегурочки, арию Снегиря…

Тут уж не выдержал сам солист. Он вышел из-за кулис и публично возмутился:

— Никакого Снегиря, молодой человек! Мизгиря буду петь! Запомните — Мизгиря!

Зрительный зал взорвался хохотом. Смеялись люди, которым посчастливилось занять места, согнулись пополам опоздавшие, сгрудившиеся у входа. Заслуженный артист вытащил из кармана парадного фрака носовой платок и уголком вытирал слезы. А темпераментная аккомпаниаторша, та просто упала на рояль и билась в судорогах на клавиатуре. И от этого казалось, что рояль тоже хохочет всеми струнами от басовых регистров до тоненьких дискантов-подголосков.

Димка Майдан смутился, совсем по-мальчишески рубанул рукой содрогающийся воздух и ретировался за кулисы. А у старшего политрука вдруг отлегло от сердца. Дружный смех разрядил атмосферу, и стало ясно, что скандала не будет.

За сценой сияющая Александра Тарасовна утешала ведущего.

— Я просто оговорился, — объяснял ей Майдан.

— Ничего, не переживай… Главное, не перепутал композитора…

— Вот еще! — вскинулся Димка, всем видом показывая, что это предположение совершенно невероятно.

— Римский-Корсаков моряк! — строго сказал он Александре Тарасовне и пожал плечами. Как она могла только подумать?

* * *

Чистая выручка от концерта, десять тысяч рублей, уже лежала на сберегательной книжке. Совсод единогласно решил внести деньги за обучение некоторых учеников и ввел для них бесплатные завтраки. Во втором взводе узнали об этом на следующий день после конца уроков, когда в класс вкатилась мать Гришки Мымрина. Она торжественно выложила перед Майданом месячный абонемент с отрывными талонами.

— Вот, Димочка, это тебе. Так решил совет содействия.

— Почему мне? — потемнел Майдан.

— Гонорар за вчерашний концерт! — заржал Зубарик.

Мадам Мымрина укоризненно взглянула на сына.

— Гриша пошутил, — стала ласково объяснять Мымрина. Она прямо-таки светилась от сознания своей благородной миссии. — Зато мы все заметили, что ты никогда ничего себе не покупаешь на завтрак.

— Значит, не хочется!

— Зачем ты обманываешь, Димочка? — обиделась родительница. — Мы все выяснили. Отца с матерью у тебя нет, мачеха уборщица, отчим…