Матросы Наркомпроса

Димка Майдан с Гасиловым заметно скисли. Морской способ стирки для них был недоступным, а боцман Дударь не хотел принимать во внимание никаких смягчающих обстоятельств. Боцман показывал на рабочее платье Коврова и резонно утверждал, что пятна можно вывести полностью. Факт. Главный старшина, кроме того, намекнул, что ему не хотелось бы показывать запачканные брюки военруку или директору. Димка и Аркадий тоже не одобряли такого финала. Особенно Димка. Он ясно представлял, как директор будет рассматривать оранжевое пятно, как боцман скажет ему насчет «павианов», а завхоз Цируль добавит:

— Сначала труба, потом брюки. Как будем списывать, я вас спрошу?

Но Донченко недаром носил значок «Юный моряк». Он почему-то усомнился в морском способе стирки, изложенном Геннадием Ковровым.

— Постой, постой, — сказал ему Антон. — Где же ты нашел кильватерную струю? Финский залив уже замерз до самого Гогланда.

— А ледоколы на что? — слегка смутился Ковров.

— Торосы он применяет вместо мыла, — оскалился Зубарик — Мымрин. — Они ведь тоже скользкие.

— Итак, нужен ледокол и второй корабль с хорошей скоростью хода, — подвел итоги Раймонд Тырва. — Дороговатое удовольствие.

— Не специально, конечно, — уточнил Ковров, — а на попутных кораблях.

— Пойдем к военруку, — предложил Гасилов Майдану. — Попросим его, чтобы наши робы тоже привязали. До Кронштадта и обратно, наверно, отстираются.

— Чего там, — вдруг смягчился Генка Ковров. — Давайте ваши робы сюда. Я сам кое с кем поговорю, и будут в лучшем виде.

Ковров свое слово сдержал. Брюки после морской стирки выглядели совсем иначе. Они настолько преобразились, что Димка Майдан их даже не узнал. Насколько помнится, его роба была размером поменьше. Но примерять Димка не стал. Какое это имело значение? Быть может, в кильватерной струе ткань вообще растягивается?

Зато боцман Дударь остался доволен.

— Давно бы так, — сказал главный старшина, принимая брюки у Майдана и Гасилова. — Сами стирали?

— Сами, — поспешно подтвердили ученики. — Морским способом.

— Теперь верю, что сами, — усмехнулся Дударь. — Факт!

В тот день преподаватель литературы Марусенко обещал устроить в классе разбор проверенных сочинений. Димка плохой отметки не опасался. Валерий Евсеевич еще накануне сказал, что двоек нет, а сочинение Майдана на вольную тему ему понравилось больше всех. Димка закончил его крылатыми словами песни из кинофильма «Веселые ребята»: «Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой!»

Со звонком весь второй взвод поднялся со своих мест, чтобы было ловчее принять команду «смирно!» и достойно встретить преподавателя. Но Марусенко в классе не появлялся. Это было удивительным, литератор слыл очень аккуратным. Наконец дверь отворилась рывком. На пороге показался опоздавший учитель со своим неизменным туго набитым портфелем.

— Не торопитесь! — властно окликнули Марусенко. Дежурный по взводу успел разглядеть, что в коридоре стояли директор спецшколы, Радько с Петровским

и завхоз Цируль. Они стояли вокруг плотного моряка в черных штанах с лампасами. Дежурный узнал в нем того самого генерала, который инспектировал строевую подготовку школы перед парадом.

— У меня урок! — торопливо объяснил Валерки Евсеевич и шагнул через порог.

— Сказано вам: «Не торопитесь!» — продолжал генерал. — Куда вы в таком виде?

Марусенко удивился и задержался в дверях. А генерал уже повернулся к окружающим.

— Полюбуйтесь: оброс рыжей щетиной, волосы распатланы… Чисто папуас!

Гневные слова гулко разнеслись по пустому залу, свободно проникли в класс, где за партами вытянулись в струнку ученики. Литератор не мог сообразить, в чем дело. Встреча была такой неожиданной. Маленький, нахохлившийся как воробей, Марусенко переминался с ноги на ногу и растерянно моргал. А генерал разошелся не на шутку. Смысл его слов постепенно стал доходить до литератора.

— Не все стриги, что растет, — неожиданно ответил Валерий Евсеевич.

— Что такое? — опешил проверяющий.

— Ничего особенного, — любезно пояснил Марусенко. — Мне по ассоциации вспомнился афоризм из Козьмы Пруткова.

Из класса донеслось сдержанное хихиканье. Впрочем, может быть, это скрипнула парта. Ученики стояли навытяжку лицом к доске. Через раскрытую дверь были видны только их одеревенелые затылки.

— При чем здесь какой-то Прудков? — рассердился проверяющий. — Я говорю о вас.

Стоячий воротник флотского кителя плотно обнимал шею Марусенко и пересекал дыхание. Марусенко видел, как побледнел директор, как сверкали искорки в глазах у Радько, как хмурился политрук. Но все это отступило назад и казалось литератору второстепенным. Сзади притихли его ученики. Валерий Евсеевич чувствовал это всей кожей и уже не мог остановиться:

— Сочинения Козьмы Пруткова, к сожалению, не входят в школьный курс литературы, но, если вы интересуетесь, я могу рассказать вам немало интересного…