Мы опять проснулись поздно. Солнце было уже высоко, когда мы вышли на палубу. Все было так же, как и в прошлый раз, точь-в-точь так же и одновременно совсем по-другому, должно быть, еще и потому, что в воздухе уже витала мысль об ее отъезде. Перекусили в баре, что там нашлось – сыром, анчоусами. Пили кофе и вино. Мы были снова одни на всей яхте и, даже пока ели, ни на минуту не могли об этом забыть. Она то и дело поглядывала на часы, вид у нее был чуть встревоженный, она ведь не могла не понять, что я и сам еще толком не знаю, чего хочу, и предчувствовала, что решать за меня придется ей. Потом снова первой заговорила об отъезде:
– А что ты собираешься делать, если не поедешь с нами?
– Да всегда что-нибудь найдется. Знаешь, за последние дни я принял столько решений, – рассмеялся я, – что просто не в силах принять еще одно.
– Наоборот, одним больше, одним меньше, какая разница?
– Так кто же такой этот матрос с Гибралтара? – спросил я.
– Я ведь тебе уже сказала, – проговорила она, – молодой преступник, двадцатилетний убийца.
– А еще?
– Больше ничего. Если ты убийца, ты только убийца, и больше никто, особенно если тебе двадцать лет.
– Я хочу, – попросил я, – чтобы ты рассказала мне его историю.
– У него нет никакой истории, – ответила она. – Когда становишься убийцей в двадцать Лет, у тебя уже больше нет истории. Ты уже не можешь ни идти вперед, ни отступить назад, ни добиться чего-нибудь в жизни, ни потерпеть поражение.
– И все-таки, пожалуйста, расскажи мне его историю. Ну, хотя бы совсем-совсем коротко.
– Я устала, – взмолилась она, – да и нет у него никакой истории.
Потом откинулась на спинку кресла. Вид у нее, и правда, был довольно измученный. Я сходил и принес ей стакан вина.
– Здесь, в Италии, тебе все равно не найти себе никакого занятия, – заметила она. – Вернешься во Францию и снова займешься писаниной в этом своем Гражданском состоянии.
– Нет. Ни за что на свете, только не это.
Я ни о чем ее больше не спрашивал. Солнце уже освещало даже пол бара. Это она снова заговорила первой.
– Понимаешь, – сказала она, – это был человек, который дважды избежал смерти. К таким мужчинам питаешь даже больше, чем просто любовь, а как бы это сказать… какую-то особую верность, что ли.
– Понимаю, – ответил я.
– Вернешься в Париж, – пророчила она, – снова сойдешься с ней, снова вернешься в Гражданское состояние, и все пойдет по-прежнему.
– Ну, хотя бы совсем коротко, – попросил я, – какую-нибудь свою историю, про тебя.
– У меня уже осталось не так много времени, – отказалась она.
Потом добавила:
– По-моему, самое лучшее, что ты можешь сейчас сделать, это все-таки уплыть на этой яхте. Я хочу сказать, в твоем положении.
– Посмотрим, – ответил я. – Ну, расскажи.
– У меня нет никакой истории, кроме той, что связана с ним.
– Ну, прошу тебя, пожалуйста, – молил я.