Матрона

— Мама давно вышла замуж за папу, поэтому дети у них больше не рождаются. А бабуся только что вышла, а дети рождаются сразу, когда выходят замуж.

— Нет! Не рождаются!

— Рождаются, рождаются! Папа правильно говорит, что ты любишь только qea! Поэтому ты и не хочешь, чтобы у бабуси был маленький ребеночек.

— Ничего ты не понимаешь. У стариков дети не рождаются.

— Рождаются, — не соглашалась Алла. — В одной газете было написано, что у одной татарки, когда ей было девяносто лет, родилась девочка. А бабусе никаких девяноста лет еще нет.

— Ты еще маленькая. Я даже не знаю, как тебе объяснить, почему у стариков не рождаются дети.

— Зато я знаю.

— Что ты знаешь?

— Как рождаются дети!

— Как?

— Очень просто. Когда муж и жена остаются одни, они ложатся рядом и целуют друг друга.

— Ну и что? — послышался презрительный голос старшей сестры.

— Ну и что, ну и что! — передразнила ее Алла. — Как будто я не видела это в кино, как будто я не знаю!

— Ничего ты не знаешь.

— Ты сама ничего не знаешь! И не понимаешь ничего, поэтому у тебя и тройка по математике. Троечница!

— Зато я знаю, как рождаются дети.

— И я знаю!

— Нет, не знаешь! И не узнаешь, потому что я тебе не скажу.

Матрона не стала слушать дальше. Кашлянула, пошумела дровами у печи, и девочки смолки, потом зашептались, и одна из них вышла на веранду — там послышались ее шаги. Почему-то Матроне подумалось: «Это Алла. Сейчас она придет сюда». И действительно, дверь медленно открылась — на пороге стояла Алла.

— Бабуся, — сказала она, улыбаясь от двери.

— Что, маленькая моя? — Матрона не могла скрыть свое к ней отношение. — Ты чего так рано встала, дочка? — спросила она и удивилась тому, как легко и просто оказалось произнести это — дочка.

— Давай я помогу, буду топить печь, — Алла хотела было сразу взяться за дело, но Матрона отстранила ее:

— Нет, нет, запачкаешься… А ты не проголодалась?

— Я же не Белла, — девочка состроила презрительную гримаску. — Это она с утра пораньше начинает жевать.

Матроне сразу же вспомнился подслушанный разговор, и она незаметно оглядела девочку. «И в самом деле, вряд ли ты знаешь, как рождаются дети, — улыбнулась про себя. — Пока что тебя и с мальчишкой недолго перепутать».

В это время в комнату вошла жена Доме, принесла с десяток нанизанных на ветку рыбешек.

— Смотри, Алла, папа тебе форелей наловил!

— Ой! — обрадовалась девочка и, осторожно взяв низку, протянула ее Матроне: — Бабуся, пожарь мне их, пожалуйста, я их сразу съем, ничего не оставлю Белле.

Матрона слышала, что городские любят форель, но как они ее готовят, не знала и, боясь сделать что-то не так, испортить рыбу и опозориться, она беспомощно развела руками.

— Пасть бы мне жертвой за тебя, — сказала она. — Я не умею ее жарить, мама сделает это лучше меня.

— Разве это сложно? — удивилась жена Доме. — Ладно, я сама пожарю.

— Вот и хорошо, — кивнула Матрона. — А я пойду, подою коров.

7

Разговор девчонок не шел у нее из головы. Она не каялась в том, что подслушала их, не чувствовала себя ни обиженной, ни оскорбленной, но что-то мешало ей, тем не менее, остался какой-то неприятный осадок на душе, ощущение неловкости, будто ее в детскую игру завлекли, в дочки-матери играть заставили; попав в дурацкое положение, она растерянно стояла посреди игры, ни в дочки не годясь, ни в матери, и дети обращались с ней, как с бестолковой подружкой, от которой ничего путного не дождешься, и понимая свою ущербность, она сгорбилась, сжалась, стараясь казаться поменьше ростом, и молила Бога, чтобы никто из взрослых не увидел, не осудил, не посмеялся над ней.

Игра, немного видоизменившись, продолжилась и после обеда, когда к ним наведались Солтан с Венерой. Матрона сразу же заметила: и Венера, и жена Доме — вслед за ней — держались так, как это часто бывает с замужними женщинами, попавшими на свадьбу или в гости к молодоженам. Обе разрумянились в беспричинном вроде бы оживлении, каждая была поособому внимательна, улыбчива и ласкова со своим мужем, только его единственного и видела, и как бы звала, заражая радостью и пытаясь увлечь в прошлое — хоть на миг! — в золотую пору юности, вспыхнувшую вдруг в памяти огнем нерастраченных чувств. Алла ничего не смыслила в таких играх, зато старшая, Белла, наблюдала за своей матерью и Венерой с легким презрением пожившего и многое повидавшего человека: старания немолодых — с ее точки зрения — женщин казались ей глупостью, непозволительной в их возрасте и выходящей далеко за рамки приличий. Матрона удивилась ее проницательности, пригляделась к ней самой и поняла — Белла не ребенок уже, она стоит у порога своего девичества; ее маленькие груди трогательно топорщили простенькое платьице, и она невольно приглядывалась к себе, погруженная в тайну собственного созревания, растущих тревог и туманных мечтаний.

«Пусть Бог бережет тебя от ошибок и неудач, — подумала, расчувствовавшись, Матрона. — Ты и сама не знаешь пока, что, присматриваясь к другим, готовишь себя к взрослой жизни».