Матрица войны

Все это отобрано у бандитов, сказал председатель. Но главная беда крестьян, продолжал он, это обстрелы пограничных селений из таиландских орудий. Гибнут не только вьетнамские солдаты, которые заняли оборону, но и мирные люди, скот, посевы. Поэтому, после множества жертв, ожидая больших столкновений, власти решили убрать людей от границы. Эвакуировать все села на двадцать километров в глубь территории. А это для народа – большая мука. «Большая мука», – повторил переводящий Сом Кыт.

Они покинули Сисопхон. Шоссе в направлении границы быстро опустело, словно дул невидимый иссушающий ветер, гнал им навстречу редких испуганных велосипедистов, которые шарахались от их машин. Вдоль шоссе неуклонно, по железнодорожной колее, мчался маленький огненный сгусток солнца, словно вспышка новейшего оружия, прожигая пространства и дали.

Впереди запылило. Они нагнали железную гусеничную громаду транспортера. На броне сидели вьетнамцы в пробковых шлемах, в грязных намотанных на шеи тряпицах, защищавших их от москитов. Транспортер был американский, трофейный, захваченный в Южном Вьетнаме. Грыз гусеницами шоссе у таиландской границы. Белосельцев успел разглядеть соскобленную краску, где прежде было клеймо США, а в люке – устало-серое лицо водителя.

Чем ближе продвигались к границе, тем чаще попадались войска. Разболтанные пятнистые грузовики, тоже американские, везли зеленые снарядные ящики. Прокатила батарея пушек, щитки орудий были исцарапаны и избиты, завешены вялой, сорванной недавно листвой. Орудия меняли позиции, указывали на близость рубежа обороны. Проехала санитарная машина с крестом, рядом с водителем сидел солдат, голова его была забинтована. Они уже были в зоне опасности, в зоне сгустившейся тьмы.

Пространство впереди задымилось, наполнилось мерцанием, клубящимися живыми ворохами. Они вдруг въехали в пестрое, разгоряченное многолюдье, густо осевшее вдоль дороги. Катили среди утлого разбросанного скарба, курящихся костров и жаровен, словно очутились в таборе. Кочевники присели на краткий отдых, ненадолго коснулись обочины. И так нежданно было появление этого скопища среди жарких безжизненных пустырей, что казалось, люди, и скарб, и повозки ссыпались прямо с неба, занесены порывом огромного ветра, сдувшего их с насиженных мест.

– Кооператив «Коуп», две тысячи жителей, – сказал Тхом Борет. – Переселяем от границы. Их все время обстреливали. Снаряды рвались прямо в деревне. От этого места до границы ровно двадцать километров.

Их машины медленно двигались, стараясь не наехать на груды сухих жердей, на расставленные по асфальту пожитки, на детей, испуганно замиравших, до черноты расширявших свои глаза. Пустые тарелки и миски светлели на пыльной земле. Груды трухлявых бревен были сложены у обочины. Две женщины, подняв гнилушку, несли ее куда-то в дрожащую даль. Вбитые в землю доски удерживали пузырящиеся синие пленки. Под ними, укрываясь от зноя, недвижно сидели люди. Казалось, утлый парусный флот, скомканный бурей, движется без путей. Катилась двуколка с легкими спицами, впряженный в нее человек, голенастый, с журавлиной шеей, бежал, подскакивая. На коляске в позе Будды сидел маленький старый бонза в желтой одежде, с бугристой бритой головкой. Пугливые, с проступающим рельефом ребер, ключиц и лопаток люди копали землю, но казалось, их труд направлен не на строительство, а на разорение. В нем чудилась бессмысленность и обреченность.

Женщина, босая, узкобедрая, заслонила собой двух грязных кривоногих голышей. Белосельцев поймал ее ужаснувшийся взгляд и сам ужаснулся тому, что мог вызвать у женщины это паническое выражение.

Люди, на которых он смотрел из машины, пребывали на солнечном пекле, а казалось, что они находились в зоне затмения. Солнце над ними было с черной, нарастающей раковиной.

– Стоп, здесь! – Тхом Борет остановил машину около строящегося дома, темного, на сваях, короба, собираемого из старого дерева. Люди с пилами, молотками окружали строение, резали, колотили, строгали, и казалось, они строят в пустыне ковчег, торопятся успеть перед бедствием.

Их заметили, прекратили работу. Держали в опущенных руках инструменты. Тревожно следили за солдатами охраны, за их автоматами, гранатометами. Белосельцев чувствовал их робость, беззащитность, готовность по первому окрику куда-то бежать, от кого-то спасаться. Вошел в их круг, стараясь осторожными жестами, мягким выражением лица успокоить людей.

Тхом Борет властно подозвал их поближе. Оставив пилы и топоры, они послушно сходились, усыпанные опилками, нечесаные, несмело топтались в тени от незавершенного строения, сквозь которое сквозила горячая испепеленная пустошь. Тхом Борет объяснил цель их приезда, представил советского журналиста. Люди закивали головами, тихий шелест пронесся и стих. Смотрели на Белосельцева, желая понять, что сулит им его появление.