Матрица войны

– Я вам уже говорила, меня подстерегает какое-то огромное зло. Оно приближается, наступает, готово меня поглотить, а потом отдаляется, словно оставляет меня на потом. И при этом, я знаю, меня ожидает какое-то огромное счастье. Как будто кто-то шепчет мне на ухо: «Ты избрана, жди, и, быть может, при жизни тебя возьмут на небо». Я живу в ощущении счастья и в ожидании беды. Может, кто-то из моих давних предков был злодей и разбойник. Породнился с какой-нибудь блаженной, и теперь во мне и то и другое. Семя добра и зла.

Он слушал ее, улыбался. Удивлялся простому устройству мира, который вчера был непознаваем, недоступен для разумения, а сегодня, когда появилась она, стал очевиден, прозрачен. Так ныряльщик в морской воде, открывая глаза, видит солнечную зеленую муть с неясными очертаниями дна. Но стоит надвинуть маску, как сквозь хрустальный овал открывается разноцветное царство с морскими цветами и травами, зарослями хрупких кораллов, стадами перламутровых рыб, с подводными раковинами, скоплением чудищ и звезд. Она и была тем хрустальным стеклом, которое появилось у глаз. Тем живым прибором, помещенным между ним и всем остальным мирозданием, которое он познал, полюбив ее. Так ракета ориентируется по звезде, захватив в телескоп ее чистый прозрачный луч. Он и был той ракетой, которая слепо летела в темноте неодушевленного космоса, пока не сверкнул в душе луч волшебной звезды.

– Мне бы хотелось, чтобы вы увидели место, где я была счастлива. Где прошло мое детство. У нас есть дача на Оке под Серпуховом. Мы поедем туда, и я покажу вам вишневый сад, и Оку, и те кущи, которые дед называл «Дашин лес», и тот деревянный стол, за которым когда-то собиралось много веселых, счастливых людей. Я смотрела на них из моего уголка и всех их любила. Вы обещаете? Мы поедем на Оку?

Он поедет хоть завтра. Выведет из гаража свою старомодную тяжелую «Волгу», загрузит провизию, и они поедут сквозь подмосковные дубравы, мимо церквей, деревушек, к синей Оке, в которую среди цветущих лугов впадает приток Княжая. И там, среди зеленых копен, гудящих шмелей и мелькающих в траве мотыльков, он обнимет ее.

– Вы сказали, что я ваш ангел-хранитель. Мне кажется, я бы могла вас охранить от ваших печалей. Чтобы вы отвлеклись от горьких мыслей и тяжелых воспоминаний. Забыли свои войны, свои потери. Стали бы писать какую-нибудь красочную книгу о бабочках. А я бы за вами ухаживала. Варила вам кофе, гладила рубахи. Вы читали бы мне страницы о какой-нибудь пойманной вами африканской бабочке. За окном метет московская метель, и я укрываю вам ноги теплым клетчатым пледом.

Он кивал, соглашался. Голова кружилась от ее слов, от красного вина, от колыхания шаткого помоста. Невидимый прожектор падал на воду, и в зеленой глубине мерещились контуры утонувших кораблей, ушедших в море античных храмов, глиняных амфор. И где-то рядом, невидимый, дремал на водах лебедь. И все, что она говорила, казалось возможным.

– Милая, – он взял ее руку, прижал к губам ее пальцы, – ты моя милая.

И снова, как утром, она положила свою легкую ладонь ему на голову, и он счастливо замер. Словно боялся спугнуть присевшую бабочку.

Глава восьмая

На рассвете, не просыпаясь, он слышал снаружи голоса, работу двигателя. Знал, что итальянка уезжает, но не сумел проснуться. Во сне с ней прощался, во сне заглядывал на нее сквозь стекло и она ему улыбалась. В своих сновидениях летел за ее белой машиной, над дорогой, на уровне древесных вершин, видя, как кудрявится под колесами красноватая пыль.

Второй раз сквозь сон, на галерее, он слышал негромкие голоса, кажется голос Сом Кыта и чей-то еще, глухой и властный. И опять не проснулся, не мог одолеть сладких сновидений, в которых виделись ему разноцветные города, колонны, оплетенные розами, амфитеатры на берегу лазурного моря, стеклянные брызгающие фонтаны, и они с ней, взявшись за руки, без одежд, как первые, сотворенные Богом люди, идут по волшебным городам.

Когда он наконец проснулся и встал из-под полога, комната была полна горячего утреннего света, скобленые доски пола были теплые, нагретые солнцем. Он принял душ, долго поливал на себя из ковша, выдувая на губах серебряные пузыри. Побрился электробритвой, которая из-за слабого напряжения едва жужжала. Вышел на галерею и увидел Сом Кыта, поджидавшего его за столиком с пиалкой чая.

– Доброе утро, – поздоровался Белосельцев, глядя на дерево, которое ночью, черное, наполненное свистом и звоном, казалось глазированным в свете луны, а утром изумрудно сияло, сочилось солнечным блеском, и на ветке пела невидимая голосистая птица. – Как вы спали? Вам удалось отдохнуть?

– Благодарю, мне никто не мешал. Надеюсь, и вы отдохнули. Нам предстоит насыщенная программа.

– Пожалуйста, Сом Кыт, поделитесь со мною планами.