Наконец, еще одно противоречие заключается в двусмысленности освобождения человечества, провозглашенного Нео в финальной сцене. В результате вторжения Нео в Матрице происходит «ошибка системы»; в то же самое время Нео обращается к людям, все еще остающимся в Матрице, в качестве Спасителя, который научит их, как освободиться из заключения в Матрице, — они смогут нарушать физические законы, гнуть металл, летать по воздуху… Однако проблема состоит в том, что все эти «чудеса» возможны только тогда, когда мы остаемся
Следуя Адорно, мы должны заявить, что эти противоречия[194] представляют собой «момент истины» в фильме: они указывают на антагонизмы нашего социального опыта эпохи позднего капитализма, антагонизмы, затрагивающие основные онтологические пары, такие как реальность и боль (реальность как то, что нарушает власть принципа удовольствия), свобода и система (свобода возможна только внутри системы, которая препятствует ее полному развитию). Однако сильная сторона фильма тем не менее проявляется на другом уровне. Много лет назад в ряде научно-фантастических фильмов, таких как «Зардоз»[195] или «Бегство Логана»,[196] предсказывались сегодняшние постмодернистские проблемы: изолированная группа, ведущая стерильную жизнь в изолированной области, стремится приобрести опыт реального мира, в котором господствует материальный распад. До эпохи постмодернизма эта утопия была попыткой вырваться из реальности исторического времени во вневременную сферу Другого. После постмодернистского достижения «конца истории» (состояния, в котором прошлое полностью доступно в цифровой памяти) в наше время, когда мы переживаем вневременную утопию как повседневный идеологический опыт, утопия превращается в стремление к самой Реальности Истории, к памяти, к следам реального прошлого, становится попыткой вырваться из-под замкнутого купола к запахам необработанной реальности, к царящему в ней разложению. Последний поворот, который делает «Матрица», заключается в этом обращении, в сочетании утопии и антиутопии: сама реальность, в которой мы живем, — вневременная утопия, инсценированная Матрицей, — организована таким образом, что нас фактически сводят к пассивному положению живых батареек, обеспечивающих энергию для Матрицы.
Уникальность того эффекта, который оказывает фильм, объясняется, таким образом, не столько его главным тезисом (то, что мы переживаем как реальность, — это искусственная виртуальная реальность, созданная «Матрицей» — мегакомпьютером, непосредственно подсоединенным к нашему разуму), сколько его центральным образом миллионов человеческих существ, жизнь которых протекает в замкнутых, заполненных водой резервуарах и поддерживается для того, чтобы вырабатывать энергию для Матрицы. Когда некоторые из людей «пробуждаются» от погруженности в виртуальную реальность, управляемую Матрицей, это пробуждение становится не выходом в широкое пространство внешней реальности, но представляет собой прежде всего ужасное осознание этой изоляции, в которой каждый из нас подобен зародышу в материнской утробе, погруженному во внутриутробную жидкость. Эта абсолютная пассивность представляет собой неустранимую фантазию, которая поддерживает наш опыт осознания себя в качестве активных, самоопределяющихся субъектов, — это предел извращенной фантазии, представление о том, что мы в конечном счете являемся инструментами для удовольствия Другого (Матрицы), которая поглощает нашу жизненную субстанцию, используя нас как батарейки.