Расспрашивали - чтобы не сказать допрашивали - несколько человек, но самые въедливые вопросы задавала мамзель. Меньше тридцати, наверно. Выглядит чуть шлюховато. Небольшая, смазливая, черноглазая, в больших очках, недоверчивая, самоуверенная, занозистая. Почему именно она меня пытает? Я здесь чтобы получить помощь, а не по подозрению в убийстве. Пока что по крайней мере. Да и кто такая, чтобы задавать вопросы, не имеющие отношения к поискам Лены?
- Следующий вопрос, - сказал я, не вступая в пререкания, да и какой смысл? Я, конечно, догадывался, что своим умолчанием разжигаю не только любопытство. А попробуй определи, что стоит говорить, а что - не стоит. Нет, пускаться во все тяжкие нашей семейной жизни по второму заходу, в прилюдных воспоминаниях - да на хрен! Из головы все не шли двое русских, что повстречали мы с Танюшей, так и не найдя Лену.
Француженка устало глянула на меня - ей, конечно, не впервой такие семейные сокрытия. Если только она та, за кого ее принимаю. А кем она может быть еще - откуда такая дотошность? Или это ее личная черта, а не профессиональная? И с чего вдруг возник вопрос о наших ссорах?
- На всякий случай спрашиваю, - объяснила француженка. - Дело в том, что сегодня утром от кемперов поступили две жалобы. Одна - на ночной лай собаки, другая - на шум в соседней палатке. Эта палатка на тридцать седьмом участке. Ваша?
- Наша.
- Соседи утверждают, что из палатки ночью слышались голоса, похоже на выяснение отношений, доходило до крика, но о чем был спор не разобрали говорили не по-английски.
- По-русски. Только что с того? Уж не думаете ли вы, что я сбросил жену со скалы в океан?
- Пока нет, - француженка расплылась в улыбке, которая ей очень шла. Просто не могу понять, почему вы решили пойти раздельно.
- Утром мы ходили все вместе. И что из этого вышло! - вырвалось у меня.
- Опять поссорились?
Промолчал.
- Вот развилка трех троп, до которой вы дошли по окружной дороге, когда искали жену, - пояснил парковый смотритель и показал на разложенную на столе карту, которая была ему знакома, конечно же, лучше чем мне. - А дальше? Одна дорога карабкается по краю скалы на север, другая - уходит в гору, третья поворачивает к стоянке. Вы возвратились?
- Нет. От развилки - с полмили, наверно, шел по прибрежной тропе.
- Ваша жена могла повернуть на горную тропу.
- Могла, - согласился я. - Но возраст у меня не тот, карабкаться в гору дыхания не хватает, а тропа забирает довольно круто.
- Ваша жена могла догадаться, что вы скорее всего не пойдете в гору, вмешалась француженка.
- С чего ей от меня прятаться? Но выбрал я прибрежную тропу, ничего теперь не поделаешь.
- Дальше.
- Что дальше! Вернулся к машине. Еще с полчаса поколесил с одной стоянки на другую. Как в воду канула. Потом вернулся в кемпграунд, сунулся в трейлер к Танюше, а оттуда к вам.
Не слишком ли часто ссылаюсь на Танюшу? Да хоть из суеверия не следовало втягивать ее в эту историю. Такая травма - на всю жизнь, и неизвестно, как, где и когда откликнется. И без того, чего только она за свои пять лет не насмотрелась в нашей семейной жизни - не одни только интимные сцены, которых было не так уж много, учитывая нашу с Леной разницу в возрасте да и ее некоторую заторможенность, если не равнодушие к сексу. Не исключено, танюшино знание некоторых сторон жизни Лены превышает мое. В семейных склоках Танюша всегда брала мою сторону, что меня умиляло и утешало, а Лену - бесило. После одной из таких вспышек, Лена, с Танюшей под мышкой (против ее воли), сбежала в неизвестном направлении, хоть я и догадывался в каком, но виду не подал, чтобы не распалять себя еще больше. Да, я себя берегу, а что мне остается в мои 56 годков и начальном накате хворей? Старость можно определить не только психологически - как повышенный интерес к некрологам, муку памяти, навязчивые перебросы между нынешним и бывшим, зацикленность на десятилетии, с которым связана канувшая неведомо куда молодость, Лаев комплекс наконец (что куда хуже Эдипова), но и по лингвистической шкале - как обогащение словаря за счет медицинских терминов. Кто знает, старость может оказаться еще хуже, чем мы боимся. Хотя вот-вот, но разговоры о здоровье полагаю нездоровыми. Пока что.
Чего боялся пуще всего, так это разрыва - потерять жену, а тем более Танюшу! Ведь Лена могла запросто улизнуть к себе на родину, чем грозилась неоднократно, пока угроза не превратилась в ultima ratio; проще говоря - в шантаж. Моя тогдашняя мысль сводилась к тому, что измена мужу - это повторная и на этот раз окончательная потеря девственности. Я и сейчас недалеко ушел, хотя жизнь поимела меня с тех пор дай Бог, и что мне не грозит, так это стать на старости моралистом. А тогда адюльтер, даже случайный и единичный, я приравнивал к блядству. К тому ж, еще, возможно, и инцест, если только мои подозрения отражали реальность, а не игру ложного воображения.