Матюшенко обещал молчать

А Матюшенко — когда как, когда с загадочным видом молчал, а когда охотно со Степаном соглашался: ну не было так не было письма, он и не настаивает, дело давнее, может, и подзабыл что-то, ладно, пускай не было, если Степан так хочет — пускай, пускай! —ничего ему Федя Белоусов про письмо не говорил…

Но стоило Степану отойти куда-нибудь, говорил убежденно:

— Если бы не письмо, он бы так никогда и не женился!

— Выходит, оно все-таки было, письмо? Кто же его написал в таком случае?

— Кто, кто… Пушкин!

— Нет, серьезно?

— Ну тогда этот, как его — кто у нас еще был?

— Лев Толстой.

— Во-во, больше некому, или Пушкин, или Лев Толстой…

— Да нет, это кто-то был, видно, не такого сильного ума: а если бы Степана убили?

Матюшенко разводил руками:

— Кто ж знал, что оно так выйдет? Думали, наверно: пойдет Степан в любви объясняться, а Нелька ему повесит чайник, и всего делов… Но ничего, зато какая хорошая жена досталась человеку! А что касается Пушкина или Льва Толстого, — все-таки Матюшенку что-то смущало во всей этой темной истории с письмом, — то они, конечно, люди великого ума, не спорю. Но что ж вы думаете: Пушкин или Лев Толстой за всю свою жизнь ни разу не выкинули чего-нибудь такого? Никогда не поверю! Никогда, слышите?

Хотя с ним никто и не собирался спорить.

ВРИО

Помощник мастера Николай Кузьменко выиграл по лотерее мотоцикл, Иж-72 с коляской; стоимость по номиналу — тысяча сто рублей новыми.

Другой бы на его месте как сделал: получил двухцилиндрового могучего красавца и в свободное от работы время катал бы на нем супругу и детей, ездил бы на выходные дни в село Песчанку, где у Николая жили богатые тесть и теща, отдыхал бы там со всем семейством на природе, полеживая после обеда под грушей или сливой, а вечером, нагруженный деревенскими дарами, по холодку возвращался бы в город.

Можно иначе: если сильно деньги нужны — взять деньгами, отдать их жене, сказав при этом: «Радуйся, жена, удача нас не обходит», а потом деньги с умом потратить или положить на книжку.

Ну и товарищей по работе при этом не забыть. А как же! Когда Ситников, мастер с обрубного, орден получил, он так сказал: «Считаю, дорогие товарищи, что это награда не только мне, но и всему нашему коллективу». И все цеховое начальство домой позвал, а остальных, кто сильно хотел, на другой день угостил в столовой. Все — довольны.

Николай Кузьменко так не сделал, и бог его за это наказал.

Он (Николай Кузьменко, а не бог) сделал как: тихо-тихо, будто и не свалилось на него такое счастье, тайком от всех получил в сберкассе одиннадцать сотенных бумажек — так он попросил, крупной валютой, — пришел домой абсолютно трезвый. И пока жена Ольга, тоже прибежав с работы, готовила на кухне обед, быстренько отделил от суммы одну бумажку, а остальные десять сунул в большой комнате за обои — было у него там потайное место: обои на стенке треснули, образовалась щель, и Николай прятал туда от жены заначку — три, пять рублей.

Потом Ольга подала на стол.

А как раз в тот день была еще и получка, и Николай вместо обычных семидесяти-восьмидесяти рублей торжественно положил перед Ольгой — сто восемьдесят.

Та так и села.

— Откуда, Коля?!

Николай зачерпнул ложкой борщ, попробовал, не очень ли горячий, откусил хлеба. Сказал просто:

— Да вот — на повышение пошел.

И чуть пожал плечами, такая, мол, вышла метаморфоза, не думал, не гадал, да и не соглашался, но — всем миром уговорили. Ольга во все глаза смотрела на мужа.

— Ой, Коля, правда? Лед тронулся, значит? Слава богу.

— Бог тут ни при чем, — сказал Николай важно. — Все от самого человека зависит, от этого вот места.

В одной руке у него была ложка, в другой — хлеб и нечем было показать жене, что все, конечно, от головы зависит, ну а та, ясно, не упустила случая спросить с умным видом, от какого же места у Николая все зависит… Вечно она так. •

Николай помолчал. Потом отложил оскорбленно ложку и постучал себя кулаком по лбу.

— Вот от этого, от этого! Теперь тебе ясно?

— Теперь ясно, — кивнула Ольга, — просто и доходчиво. Так кем же тебя все-таки назначили — директором завода?

Наступил самый ответственный момент: сказать, на какую должность его назначили, чтобы она поверила.

Николай был устроен так, что никогда ничего заранее не обдумывал (чтобы не терять времени), а говорил то, что приходило в голову в самый последний момент, и потом стоял на своем твердо, чего бы ему это ни стоило. Так, когда однажды зашел разговор о всяких нациях, какие есть на свете, об их хороших и плохих качествах, как это водится в иных глубокомысленных компаниях, и кто-то сказал, что не любит французов, а кто-то ему возразил: почему, мол, среди французов тоже есть хорошие люди, Николай возьми и брякни: «Конечно, есть! Я сам француз».

— Как это? — не поняли его.

— А так. У меня дед был француз.

— Но почему же тогда об этом никто не знает?

— А потому. Что ж, по-вашему, моя бабка должна была трепать об этом на каждом углу?..

— А ну скажи тогда что-нибудь по-французски — предложили ему.

— Банжур, — сказал Николай.