Матюшенко обещал молчать

В самом конце июля, тридцать первого числа, на Шеминишкеле, переименованной непривычными к литовским названиям дачниками в Лесную улицу, неожиданно появилось новое лицо. Почему-то все хорошо запомнили и этот день (был понедельник), и дату, и потом в разговорах, вспоминая то или иное событие, обычно говорили: это было до приезда Виктории или наоборот — после. Словом — явление.

Уже сам факт ее внезапного вторжения в тихую, устоявшуюся жизнь дачной окраины — Виктория явилась никем не приглашенная, нежданно-негаданно, нахально, как утверждали многие, — сразу же вызвал брожение умов. Здешняя публика, сплошная Москва и Ленинград, ездила сюда, на Шеминишкеле, с незапамятных времен, все знали друг друга десять — двадцать лет, в своих городах дружили домами, сюда приезжали каждое лето на насиженные места, к своим, точно так же, как и хозяева, бывая иногда в Москве и Ленинграде, останавливались и жили у своих дачников, велась регулярная переписка и взаимовыгодный товарообмен. Здесь не было чужих, а если такие изредка и появлялись, то предварительно списавшись, по чьей-то рекомендации, чьи-то знакомые, родные и т. д. Как-то иначе снять комнату на Лесной улице считалось невозможным.

И вот, представьте, в девятом часу вечера, на ночь глядя, со стороны Вильнюса в улочку въехала голубая «Волга» с клеточками на борту и, распугав мирно гулявших на дороге кур, лихо затормозила у нового, только что отстроенного дома Витковских. Из машины сначала выскочил шофер, здоровый мужчина с густыми рыжими бакенбардами. Он галантно распахнул дверцу, и на дорогу, смеясь, выпорхнула ослепительная блондинка, очень красивая и очень длинноногая. Очень красивая не потому, что была очень молодая, — ей было уже за тридцать, и очень длинноногая не потому, что была в «мини», а просто потому, что ноги были очень длинные и стройные. Шофер, подобострастно оттопырив зад, снял кожаный картуз и поцеловал ей ручку, а она, смеясь на всю Шеминишкеле, игриво стегнула его сумочкой на длинном ремешке.

Как-то незаметно и тихо возле блондинки появились мальчик лет пяти и девочка года на два старше. Злые языки утверждали потом, что она на них даже не взглянула. У девочки в руках был полиэтиленовый мешочек с ракетками для бадминтона, у малыша — блестящий новый чайник. Держась за руки, дети стояли возле матери, любезничавшей с шофером, и терпеливо ждали, какая последует команда и куда им теперь скажут идти. Шофер вытащил из багажника чемодан (всего один-единственный чемоданчик — и это с двумя детьми!) и поставил его на траву у дороги. Не глядя, он сунул в карман протянутые ему деньги, печально глянул красавице в глаза и, словно получив разрешающий тайный знак, легонько взял ее за плечи — она на это лишь засмеялась, откинув голову, — и, зажмурясь, что-то прошептал ей в самое ухо, отягченное золотой тяжелой сережкой.

Красивая женщина долго смеялась...

Потом шофер быстро сел в машину и уехал в центр городка искать себе пассажиров до Вильнюса. А Виктория, поправив платье, прическу, еще продолжая улыбаться, толкнула калитку и вошла во двор к Витковским. Видите ли, она приехала отдыхать, с детьми, нет, муж (оказывается, у нее есть муж!) будет приезжать только в выходные дни, ей нужна комната на месяц, можно и две комнаты, сколько это будет стоить — неважно, прошу любить и жаловать...

И хотя Витковские, Альдона и Гинтас, только что въехавшие в новый двухэтажный кирпичный дом и обставившие его финской мебелью, днем раньше и слышать не хотели ни о каких квартирантах — поживем в собственное удовольствие, — тем не менее через пять минут сам Витковский, дебелый сорокапятилетний мужчина, гордый наследник американского дядюшки, пастора из Кливленда, недавно оставившего племяннику около ста тысяч долларов в наследство, — вдруг этот спесивый, неприступный «миллионер», странно и мелко суетясь, выскочил на улицу, подхватил чемодан незнакомки, воркуя голубем, взял за руку малыша с чайником — и таким образом Виктории достались на месяц и шикарные апартаменты, где ковров не было лишь на потолке, и цветной телевизор, и мягкая мебель... Кроме того — ванная, сад и, самое главное, кухня, оснащенная по последнему слову зарубежной техники.

До наступления темноты мальчик и девочка играли на лужайке перед домом в бадминтон. Затем на балкон вышла Виктория в одном купальном костюме и с распущенными волосами. Витковский в это время навешивал дверь в гараже для будущей машины. Альдона, жена, ему помогала. Увидев Викторию в таком наряде, Витковский почувствовал вдруг, что устал. Он бросил дверь, решив, что сегодня достаточно уже поработал, отослал жену и, уронив руки и шевеля губами, долго смотрел куда-то вдаль. Виктория, расчесывая гребнем свои пепельно-серебряные волосы, строгим голосом позвала детей — спать! — и те покорно, спрятав ракетки в мешочек, тихо исчезли с лужайки. Было похоже: не мать позвала детей, а строгая, холодная гувернантка.