Матильда

– Заканчиваем, – добавил он, и Кевин, достав бумажные полотенца, с любовью принялся стирать следы геля с живота жены.

Гофман пробежал глазами показания и покачал головой: ни одного выброса, ни одной аномалии. Только однажды маленькое сердце стало биться чуть медленнее и поменяло ритм. Но только однажды.

– Я же говорил, что это полностью безопасно, – сказал Кевин, когда его жена вышла. – Ну, что там? – из коридора раздался сухой кашель, но он сделал вид, что не услышал.

– Да ничего, на 759 Герцах сердце ёкнуло да на 7 Герцах повысилась активность головного мозга, и всё, – слово «ёкнуть» переводчик, как ни странно, знал.

– Чьё сердце? – не понял Кевин. Мыслями он явно был в другом месте. – Чей мозг?

– Ребёнка твоего, чьи же ещё?

– Значит, мы на верном пути, – Кевин загадочно потер руки.

– А если последствия покажут себя только потом? И твой ребёнок родится инвалидом? – спросил Гофман. – Как ты будешь жить с этим? – И зачем только нагнетать в и без того напряженной обстановке?

– Мой ребёнок родится в мире, где нет голода, – это всё, что меня волнует. А инвалидом он может родиться и просто по велению судьбы – никто не застрахован.

Он говорил так, как будто речь шла о покупке самоката. Холодный расчет полностью победил чувства внутри этого человека.

Семён всё это время стоял рядом с аппаратом и крутил переключатель, как маленький ребенок, наблюдающий за ссорой родителей. Не хватало только широкого раскрытого рта и свисающей слюны.

– Немыслимо, – тихо сказал Гофман, но все его услышали, – просто немыслимо.

В коридоре опять кашлянули.

Руководство в итоге приняло их предложение: они тоже хватались за любую соломинку. Их не волновало, что ученые собирались убивать неродившихся детей без спроса матерей. Все оправдывались великой целью.

По предложению Семёна, начали ставить опыты на мышах. Сначала человеческие дети, потом мышата. Где-то в этой последовательности наблюдается отсутствие здравого смысла.

Концентрация волн была настолько мощной, что сердца мышат дружно останавливались, навсегда лишая их возможности увидеть белый свет и оставляя мышь-мать без способности иметь потомство. После мышей в ход пошли собаки, а потом в лабораторию доставили двух мартышек из местного зоопарка. Радиоволны били всех без разбора. Это был успех. Оставалось только решить, когда можно перейти от опытов к реальной практике и как беспристрастно облучать случайных беременных женщин, чтобы никто не мог упрекнуть их в предвзятости.

Кевин предложил было направить сигнал со спутника на всю Азию. «Ну а что? Их и так много», – так он прокомментировал своё решение, но быстро оставил эту затею. Два моралиста в команде с ним смотрели на него слишком гневно, когда разговор заходил об этом, так что с такими идеями американец решил повременить.

– Индия, Китай, Франция, Беларусь, Алжир, Бразилия, Канада или любая другая страна – не должно иметь значения. Все государства повинны в перенаселении, и бесчеловечно лишать целые народы будущего только из-за плотности населения. Вина лежит на всех без исключения, – в своей речи Гофман намеренно не назвал Германию, США и Россию. Никто не хотел думать, что их детище действительно коснется всех.

Потом Гофман предложил запрограммировать аппараты УЗИ, чтобы те в случайном порядке облучали некоторых женщин слишком большим количеством волн. Независимо от их положения в обществе, расы, возраста. Любых женщин.

Никто из мужчин не думал, что в их плане спасения планеты страдать почему-то должны только женщины. Женщины должны рожать мертвых детей, женщины должны терять веру в этот мир, женщины должны хоронить свои мечты, пока мужчины будут читать заголовки новостей, переполненные их фамилиями.

Идея Гофмана показалась всем наилучшей. Попросту потому, что других и не было.

18 января 2033 года – эту дату Семён хотел бы стереть из памяти – в лаборатории собрались какие-то важные люди, высокопоставленные чиновники со всех концов света, чтобы одобрить проект. Троим ученым предстояло выступать перед ними и с научным равнодушием говорить о своих намерениях. Далеко не самых приятных для неподготовленного слушателя намерениях.

Слово «беспристрастие» звучало так часто, что начинало потихоньку вызывать у присутствующих нервный тик. Во время речи Гофмана – именно его выбрало подавляющее большинство их немногочисленной команды – слушатели не показывали никаких эмоций: ни вовлеченности, ни интереса, ни удивления, ни ужаса. Они сидели и слушали доклад министра сельского хозяйства о площади посевов пшеницы, а не план по спасению мира.

Когда немец закончил, их троих попросили удалиться на время совещания. Как будто им не сообщат о финальном решении в любом случае. Абсурд.

Ожидание было мучительно. Всем троим казалось, что решается их судьба, а не судьба целого мира, и оттого им было еще страшнее. Они слишком много знают, чтобы их оставили в живых. Так, по крайней мере, думал Семён. Что им стоит убрать ненужных свидетелей? У них в руках есть решение проблемы, есть технология – учёные им больше не нужны.