Матёрый

– Да уж не больше, чем я! – Голос, доносящийся из далёкой столицы, выказал неприкрытое пренебрежение к провинциальной точке зрения. – Ты даже не знаешь, где теперь находишься.

– Где? – Руднев невольно окинул взглядом свой кабинет.

– Ты, Шурик, находишься в анусе, в глубочайшем анусе, самом вонючем из всех, какие существуют в. этой федерастической стране.

Ек! На несколько секунд сердце Руднева перестало биться, а когда вспомнило о своих функциях, заколотилось так, словно спешило наверстать упущенное.

Не веря своим ушам, он пытался вникнуть в смысл услышанного.

– Вот ты вола за хвост тянешь, – вещал полпред с издевательской ленцой, – а мне как прикажешь расценивать твои действия? Может, вообще забыть, что жил-был такой Шурик, который кое-чего обещал?

Может, мне другого кандидата на губернаторский пост поискать, порасторопнее?

– Я своё слово держу, – сказал Руднев. Только теперь он вспомнил про расстёгнутые брюки, но пальцы никак не могли справиться с заартачившейся «молнией».

– Именно, – согласилась Москва. – Слово. Много красивых слов…

– Десятая часть уже перечислена на указанный счёт. – Руднев наклонился вперёд и стал заправлять в брюки белую сорочку, придерживая трубку плечом. – К концу сентября рассчитываю осилить ещё половину суммы. А потом остаётся октябрь…

– Нет такого месяца в твоём календаре, – возразил далёкий баритон. – Да и сентябрь для тебя в двадцатых числах истекает. Как бы и ты вместе с ним – не… того, Ш-шур-рик-к!

Из голоса собеседника куда-то испарился весь либерализм, а остался лишь яростный нахрап, приправленный угрожающими нотками. Знакомая песня, в которой текст блатной, а музыка народная-хороводная. Что-то вроде гнусавого: «Слышь, ты, ка-а-зел!

Никто тебя за язык не тянул, а за базар ответишь!»

Руднев и сам шагал по жизни с этой песней, поэтому не сник, не показал слабину, а вдруг подобрался, покрепче перехватил телефонную трубку и перешёл в контратаку, стремясь отвоевать утерянные позиции:

– Я не мальчик, чтобы меня пугать! Сказал: «сделаю», значит, сделаю. Что касается сжатых сроков, то, хотя об этом слышу впервые, все равно уложусь.

Но, – рудневский голос заметно окреп, – и сумма должна уменьшиться пропорционально.

Полпред чуточку смягчил тон, но хватку не ослабил:

– С арифметикой у тебя все правильно получается, но тут, Шурик, нужна высшая математика. Сроки сокращаются, а сумма остаётся прежней. Не обеднеешь.

– Не надо мои деньги считать, – огрызнулся Руднев. – Они мне не с неба капают.

– А все уже давно посчитано. И не одному тебе известно, откуда там у тебя капает, сколько и куда именно.

– Кому же это известно, интересно знать?

– Министру угольной промышленности, например. Он полагает, что в твоём регионе происходит полный бардак, и требует разобраться. Ну-ка, где его петиция? Ага… Цитирую. Многоступенчатая посредническая система разбазаривания государственных средств… преступное попустительство местных властей., расчёт за полученную на шахтах продукцию материальными ценностями и услугами… А в списке фигурирует АОЗТ «Самсон», знакомо тебе это название? – гаркнуло в трубке. – Обскакала фирмочка Госснаб – перехватила антрацит, сорвала энергетическую программу! А рассчиталась хрен знает чем по ценам позапрошлого года. Шахтёры твои, которых ты без зарплаты оставил, уже у нас на Горбатом мосту сидят, касками стучат, требуют у президента разобраться с этим вопросом лично. Это, конечно, не царское дело, тобой, скорее всего, Генпрокуратура займётся. А там и другие материалы подоспеют – у меня тут на тебя «телег» выше крыши накопилось.

Чуешь, чем это пахнет?

Руднев чуял. Чем сильнее чуял, тем больше багровел и сильнее дышал. Его брали на понт, разводили как последнего лоха, а он не имел возможности ответить. Вот она, полпредовская дружба. Он просто сбивал с подопечного губернатора бабки. Разводил. И неизвестно ещё, насколько возрастут его аппетиты, когда выборы закончатся.

«А может, ну его на хрен, губернаторское кресло? – подумал Руднев с тоской. – Отойти в сторонку и заняться тем, чем занимался до сих пор? Наезд – дело хорошее, но лишь до тех пор, пока ты сам его осуществляешь. В противном случае…»

Далёкий собеседник словно прочитал его мысли.

– Ладно, расслабься, – сказал он. – Замну я дело. Выборы как можно раньше проведём, поднимем тебя в законном порядке повыше, где никакие прокурорские псы не достанут. А ты на досуге посчитай, арифметик, сколько стоит моя дружба на самом деле.

– Сколько? – мрачно осведомился Руднев.

– Да уж побольше, чем тобой было обещано.

– Сколько? – упрямо повторил Руднев. Он едва сдерживался, чтобы не хрястнуть трубку мобильника о стол.

– Бутылку хорошего коньяку выставишь – и всех делов, – поощрительно хохотнул собеседник.

Благодарность лезла из рудневской глотки с превеликим трудом, но его бесцеремонно перебили:

– «Спасибо» для тостов под коньячок побереги.

А меня лучше результатами дела порадуй. До двадцатых чисел сентября, не позже. А то… Я слышал, ты поговорками увлекаешься, Шурик?

– Ну? – буркнул Руднев.