Материнский инстинкт

— Боюсь, что значит, — ответила Джилл. — Значит очень много. Она осознала, что что-то тикает. Не ее биологические часы, нет. Что-то, больше похожее на бомбу с часовым механизмом. Бомбу замедленного действия, вот-вот готовую рвануть.

— Тогда давайте начнем. Вы принесли все данные?

— Да, сэр.

— Да хватит вам «сэркать». — Президент выжидающе взглянул на нее. — Что у вас есть? Микроноситель?

— Я — ваш микроноситель, — сказала Джилл.

Оба — и Хьюберт, и президент, — недоуменно задрали брови, но Джилл быстро взяла ситуацию в свои руки и заговорила уверенно и твердо:

— Так безопаснее. Все, что можно записать на микроноситель, можно и украсть. Скопировать, продублировать, подделать. У меня было восемь целевых групп по этому проекту, каждый с разным подходом к проблеме. Члены пяти из них даже не знали о том, что существуют остальные. И я — единственная, у кого есть доступ ко всем восьми группам. Все выводы, все прогнозы, вся статистика — у меня.

— Но почему именно у вас? — изумился президент.

— Почему нет? У меня эйдетическая память. И что более важно, никто меня вообще не помнит. Я низкопрофильный работник, даже в своей области, что делает меня подходящей кандидатурой.

— А что если вы попадете в руки не тех людей?

— Не волнуйтесь, я буду держать рот на замке.

— Если они попытаются заставить вас говорить?

— Я захлопнусь еще сильнее, — пожала плечами Джилл. — У меня в коронке зуба — капсула с ядом. Старомодное средство, но очень эффективное.

Президент глянул на доктора Хьюберта — тот покивал.

— Что ж, допустим. Перейдем к делу, — сказал он. — Детали можно обсудить и позже. Сейчас я бы хотел задать кое-какие вопросы — и получить на них ответы.

— Я готова.

— Итак, причина всего этого?

— Пока неизвестна. Неидентифицируемые микроорганизмы из еще не выявленного источника, возможно долговременно латентные у определенных видов млекопитающих, но в настоящее время выявленные только у людей, пораженных неизвестным…

— Это можно пропустить, — осадил ее доктор Хьюберт. — Всю эту чепуху мы имеем и от наших собственных колдунов. Идиоты понятия не имеют, что к чему — и, сдается мне, так ни к чему и не придут. Они поныне не могут определить источник вируса СПИДа — что уж говорить об этом? Кроме того, очаги уже не имеют значения. Важно то, что зараза уже здесь.

— Она везде, — промолвил президент. — Чертова неуловимая «чума Первоцвета». Какая у нас на сегодняшний день статистика? Озвучьте реальные цифры, без прикрас.

По последним расчетам, общий внутренний показатель составляет около полутора процентов. — Джилл подалась вперед. — Звучит не так уж и опасно, пока не подсчитать. Полтора процента — это четыре миллиона людей.

— Бывших людей. — Доктор Хьюберт угрюмо кивнул. — Мертвых, вдруг ставших живыми. Живых мертвецов, которые поддерживают в себе жизнь, поедая живых. Которые, в свою очередь становятся мертвыми — и оживают, чтобы есть больше живых, которые…

— Пищевая цепочка, — подвел черту президент. — Это все, что мы знаем. Математики уровня начальной школы хватает, чтобы понять, что произойдет, когда экспоненциальный фактор роста вдарит по нам в полную силу.

— Обстановка в мире может ухудшиться, — сказала Джилл. — Трудно спроецировать статистику на глобальный уровень, потому как мы все еще получаем дезинформацию и прямые отказы в выдаче данных. Но по отчетам наших медиков, если раньше число пораженных удваивалось раз в три месяца, то теперь уже — стабильно раз в месяц. В Китае, Индии, Индонезии и Латинской Америке темпы роста могут быть гораздо выше. Если мы не найдем решение…

Президент нахмурился:

— Сколько у нас осталось времени? По нижней границе, пожалуйста.

— Неделя.

— И все?

— Это происходит всюду, и нет никакого способа контролировать распространение. Слухи распространяются с катастрофической скоростью — это, считайте, вторая эпидемия, информационная.

— Мы сделали все возможное. Но цензура неспособна сдержать слухи, даже если мы заглушим все частоты вещания в мире и запретим журналистику на корню. Конечно, кладбища — это реальные проблемы. Пустые могилы не утаишь. До сих пор эти вспышки наиболее заметны были в сельских районах, где все еще практикуется традиционное погребение, но как только подобное происходит в лесопарковых городских зонах и на Лонг-Айленде… — Президент вздохнул. — Мы встречались со специалистами. Они не могут объяснить, почему эти вещи происходят почти спонтанно. Не так — то просто вырваться из современного гроба и преодолеть шесть футов земли до поверхности. Даже если могила в песчаной почве.

— Вы говорили с гробовщиками, — перебила его Джилл, — а мы консультировались у сейсмологов. Подземные толчки распространены везде. Земля движется, скальные образования не стоят на месте. Этого хватает, чтобы расщепить гробы и ослабить сухую почву, даже если землетрясение ничего не повреждает на поверхности. Таким образом, в любом месте, где наличествуется хотя бы слабое подземное движение — то есть, практически повсюду, — некросы могут вырваться наружу.

— Некросы? — поморщился президент.

Джилл пожала плечами.

— Это звучит лучше, чем «зомби».