Мат трефовому валету

Но вот впереди показался трактир. У пристани пусто, но я бросаюсь в зал. Трактир был типичнейшим уездным заведением ниже среднего уровня. Да и что ожидать от придорожного кабака на не самой оживленной дороге? Темный, грязный зал с полом, посыпанным истоптанной соломой, был освещен несколькими сальными свечами. За грубо сколоченным большим столом в центре было пусто. Впрочем, столь же пусто было и в «чистой» половине зала – на дощатом помосте у левой стены, на котором располагались четыре небольших столика, сработанных не кривыми руками местного плотника, а столяром из ближайшего городка. Для создания «уединения», столики могли отгораживаться от зала грязной засаленной желтой занавеской, сейчас, впрочем, отодвинутой, демонстрируя полное отсутствие посетителей. В душном воздухе висел стойкий запах перегара, прокисшего пива, и, вдруг, подгоревшего кофе. Скучающий и явно подвыпивший половой за стойкой лениво взглянул на нового посетителя.

– Следователь по особо важным делам Григорий Коновицын. – я показал удивленному половому гербовую бумагу. Любезный, подскажи-ка мне, кто недавно останавливался в твоем почтенном заведении.

– Дык, эта… Весь вид полового говорил о его героических усилиях вспомнить интересующую информацию. – Господин следователь…Пятеро их было. Один, который на «тихвинке» приплыл, чаю спрашивали, третий из приехавших взял штоф водки, пижон в фуражке заказал кофе, еще один, испив горячего сбитня запасся нюхательным табаком, и один мрачный верзила выдул кружку пива и отбыл почти не задерживаясь.

Из трактира я вышел задумчивым. Пожалуй, слова полового только еще больше запутывают дело, хотя и наводят на размышления.

Стоило поспешить. Впереди был шлюз, работающий, как я знал, всего трижды в день, и у меня оставались шансы перехватить убийцу до того, как он бесследно достигнет города.

Уже подъезжая к шлюзу, я понял, что надежды тают как дым. Шлюз был пуст, а последняя из барок исчезала за поворотом раздваивающегося здесь канала.

Смотритель, пожилой усталый служака крестьянин, сплевывая на пристань жевательный табак, объяснил, что остальные четыре барки ушли прямо – к Петербургу, и только последняя свернула по каналу, выводящему к Усть-Луге. Это был лысоватый субъект с засаленными остатками светло-русых волос, росшими только на затылке, но заплетенными в косицу, что указывало на его былую причастность к флоту. Одет служитель был в драный залатанный зипун, на ногах стоял не совсем твердо, а язык его заплетался. Добиться от него вразумительного ответа на мои вопросы надежды практически не было, и, тем не менее, стоило попытаться.

Глядя на табачные плевки, испятнавшие пристань, я задумался…Что-то вертелось в голове.

– Кто тебя табачком то угостил, любезный? – спросил я смотрителя шлюза.

– Дак все угощали, один только зельем не баловался. Рядом с его баркой, помню, стояла лодка, груженая чушками чугунными. Кормщик, что доски вез, угощал махоркой, другой, в меховой шапке, предлагал трубочку раскурить, а местный парень посмеялся, да сказал, что некогда дымить, и сунул вот жевательного табачку. Оно и вправду сподручнее.

– А каким он в очереди стоял, не помнишь ли?

– Не…помню тока, что рядом с ним лодья с ящиками была.

Так!!! Это уже что-то! Малозначительные сами по себе факты в мозгу складывались в некую картину, но для полной ясности не хватало еще нескольких деталей.

– Слушай, отец, не в службу, а в дружбу, постарайся вспомнить, какая баржа была второй на входе в шлюз?

– Так наше вам. Энто проще простого. Столичная, петербургской Мариинской компании баржа.

– Ну спасибо тебе! Выручил!

Теперь я точно знал, в какой барке был преступник, его приметы, как, впрочем, и приметы остальных кормщиков. Сунув ошалевшему от радости смотрителю полтинник, я решительно направил бричку вдоль канала на Усть-Лугу.

В дороге я еще раз перепроверил свои рассуждения. Первой лодкой должна идти местная лоханка с верзилой, щеголяющем неприкрытой шевелюрой. Это неопровержимо следует из факта, что вторая барка столичная и впереди нее никак не могли оказаться ни московская лодья, ни следующая за ней «тихвинка», ни волжский кормщик, плывший в фуражке. Итак, первая баржа местная, и, значит, ее кормщик жует табак. А что он пил в трактире? Не чай – его пил рулевой с «тихвинки», не кофе – любитель кофе в фуражке, не водку – водку брал третий кормщик, не сбитень – тот покупали вместе с нюхательным, отнюдь не жевательным табаком. Значит – пиво! А груз? Не доски – доски в очереди за любителем махорки, не ящики – ящики в соседней барке, не кирпич – везущий кирпич ходит в шляпе. Тогда – чугун или зерно!