Мать и мачеха

Партизанские землянки и партизанский штаб были в глубине пущи, а с краю был так называемый "перевал". Деревни Медвежино, Гаище и Скирмантово, где останавливались партизаны-подрывники, идущие на задание. Они жили в деревенских хатах, поместили здесь и нас, спасшихся от расстрелов. Здесь встретилась я с Соней Заполиной, с которой теперь живем в благословенной Канаде... Позднее, когда я подросла, стояла в дозоре. 2 дня с винтовкой, один день отдыха. Никого не пропускали и, если что случалось, давали сигнал тревоги. В конце 1943 года винтовки сменили на автоматы. Дали автомат и мне, девчонке неполных шестнадцати лет. Правда, я была рослой и, главное, на посту никогда не спала.

Но это было позднее, когда фронт снова приблизился к Минску. А в 1942-м меня отправили из партизанского края назад в гетто. Чтоб я приводила людей. "Ты -- малолетка, сразу не засыпешься", -- сказал партизанский взводный, и я отправилась в гетто. Знакомым путем, через кирпичный завод, на котором бывала не однажды...

Связной из отряда появлялся в гетто раз в неделю, иногда два раза в неделю.

Я называла ему надежных, на мой взгляд, людей. Ведь не на прогулку, не в тыл, а в бой. Все знали, что в бой: вокруг непрерывно происходили стычки, слышалась стрельба, подрывники, пускавшие под откос воинские эшелоны, порой не возвращались или возвращались не все. Кровавая была война.

Кандидатов в партизаны всегда было больше, чем винтовок. Из гетто приходили, как правило, без оружия. Группы безоружных, вместе с малыми детьми, задерживались дозорными. Командир подрывников Семен Зорин брал всех, хотя это вызывало нарекания партизан, недовольных тем, что отряд становится все многолюднее. "Раньше ели одну бульбу, -- помню, сказал один из них не без раздражения. -- Если всех брать, достанется только вода от бульбы..."

Когда я вернулась из гетто окончательно (меня предупредили, что наутро добьют всех, и я немедленно ушла с несколькими евреями в знакомый "лаз" под колючей проволокой), когда пришла к партизанам в последний раз, приток евреев уменьшился. Почти иссяк. В деревне услышала слух: мол, "евреи не доходят до партизан". Я отмахнулась от этого слуха. Куда евреям деваться? Знала, как рвутся люди из гетто. И когда Семен Зорин на кого-то накричал, чтоб не распускал слухи о том, что евреи не доходят, я была с ним согласна. Дурацкий слух...

GN"JUSTIFY"Однако через несколько дней произошел случай, который мне запомнился на всю жизнь. И, как поняла позднее, определил и судьбу нашего геройского взводного.

Семен Зорин вышел с рассветом из хаты, в которой остановился со своими подрывниками, и увидел двух девушек-евреек из гетто. Они были изнасилованы и убиты. В этой стороне леса немцев не было, полицаи тоже не показывались. Чьих рук дело? Зорин закричал своим парням: "Что делается?! Смотрите!" -- Он вдруг заплакал, и плакал так, словно до этого никогда не видел убитых. Это был явно нервный срыв. Кричал он и кричали, матерились по-польски его ребята. Я знала всех их. Знала и помню по сей день их имена. Давид, Мендель, Хишин, Эля, Янко. Молодые польские евреи, прибившиеся к отряду Семенова. Я не сразу постигла, почему они, крепкие парни, видевшие и войну, и гетто, так голосят.

Они поняли, что слух "евреи не доходят до партизан" не случаен. Их убивают не только немцы и полицаи, но и те, кто называют себя партизанами и ведут к отряду. Убивают, грабят, насилуют...

Самовольное убийство никому бы не простилось. За самовольное убийство в партизанском крае -- расстрел без суда. Зорин предположил и -- кто знает? -возможно, был в своем предположении не так уж и не прав, что руководители партизанского края смотрели на расправу с евреями сквозь пальцы. Негласно санкционировали. Они не были расистами, эти партизанские командиры. Они руководствовались своими соображениями, нехваткой припасов ("...придется пить воду от бульбы"), однако евреям было не легче от того, что их убивали не расисты. Думаю, именно тогда многих охватило отчаяние, которое определило и судьбу Зорина...

Семен Зорин и его ребята кричали еще долго, затем похоронили девчат из гетто и ушли на задание. А когда вернулись, подорвав огромное бензохранилище, в свой отряд не пошли. Образовали свой, еврейский отряд, в который принимали всех. И стариков, и женщин, и детей. Он так теперь и называется в истории партизанского движения Белоруссии: "Еврейский семейный отряд". В нем было 800 человек. Образовали в нем и пионерский лагерь, где подкармливали отощавших детей. Была и своя учительница, которая учила по школьной программе. Были сапожная, портняжная группы и несколько диверсионных. Это было в Ивенецком районе. Рядом, в четырех километрах, располагался отряд польских евреев. Воевали мы не хуже других. Семену Зорину было присвоено звание Героя Советского Союза.