Юг всегда доставлял Турану неудобства: то с Эштаром проблемы, то с Приграничьем, которое сдерживало натиск странных злобных существ, Серых, заполонивших Таришский полуостров. Несколько веков сдерживало, и все пребывало в пусть шатком, но равновесии, пока десять лет назад туда не съездил Тагренай. Как ругался Тавьер, разгребая последствия, одно слово — маг Хаоса… После его краткосрочного визита Серых не осталось, Приграничье едва ли не впервые за время собственного существования сняло военное положение. А у Турана появился новый лаккат с очень непредсказуемым и опасным населением — перевертышами, которыми верховодило… нечто. То ли мелкий божок, то ли существо иного плана, прикинувшееся им. Существо это как будто было полностью поглощено заботами о своем народе, существование в составе Турана его устраивало, и ни о каких попытках к бегству оно не задумывалось. Наоборот, до недавнего времени активно — и достаточно успешно — Тариш старался влиться в жизнь страны. Но то на словах, а как можно ему верить всерьез?
В общем, им, на юге, хорошо, у них спокойная жизнь наладилась, они землю восстанавливать начали, торговлю. И королю было хорошо: его головная боль с появлением новых подданных стала щедро оплачиваться алмазами из вновь открытых месторождений. Но короля любили, и у него была вся полнота власти!
А расхлебывал это сейчас опять Тавьер. Которого боялся народ, ненавидела половина придворных, и всей власти у него было — полезные знакомства со второй половиной придворных и личное обаяние. Последнее надлежит произносить с сарказмом.
Впрочем, какой-никакой план нарисовался только по югу: там у Тавьера имелся лаккат Приграничья Л’Амишшар, который был, безусловно, верен короне, хорошо относился к самому Ильнару и вроде бы подружился со своим беспокойным соседом. Следовало отписать ему, чтобы обсудил проблему с перевертышами и постарался уговорить их сохранять лояльность.
А вот писать в Тариш, его лаккату, фамилию которого — ох уж эти южные непроизносимые фамилии! — Тавьер никак не удосуживался запомнить, должна королева. Официально, с гербом и положенной дозой пафоса.
Мысленно сделав себе пометку обсудить с ее величеством этот вопрос и вообще взаимодействие с некоторыми высокопоставленными подданными, Ильнар докурил, закрыл окно и кликнул Таса, чтобы тот послал кого-нибудь из прислуги за папиросами. А сам сел за составление письма.
Все же хорошо, когда есть толковые помощники. Если бы не эти предусмотрительность и маниакальное желание вырастить себе достойную смену, Тавьеру сейчас было бы совсем худо.
ГЛАВА 3,
в которой королева общается со своими подданными
Собственной горничной, во избежание лишних вопросов, у Даршарай не было. Слуги наблюдательны, зачем привлекать к странностям жизни девушки дополнительное внимание? Но во дворце подобную скромность не поняли бы, пришлось соглашаться на девушку из числа местной обслуги. И готовиться терпеть любопытные взгляды бойкой и совсем еще юной девочки.
С другой стороны, и польза от этой особы, помимо исполнения ею прямых обязанностей, имелась, Даршарай вскоре ее оценила. Заинтересованная новым человеком, не знакомым с местными сплетнями и особенностями жизни, горничная, которую не попросили молчать сразу, затрещала сверчком, вываливая на благодарного слушателя переживания о смерти короля, новости кухни и слухи о романах и маленьких трагедиях высшего света. Даршарай пила предложенный чай, наблюдала за мельтешением девушки и внимательно слушала, вылавливая среди болтовни крупицы полезной информации. Даже через какое-то время пришла к выводу, что именно эта девочка досталась ей не случайно, а была тщательно отобрана — Граем или кем-то еще. Потому что в такую удачу верилось с трудом.
Через пару часов Даршарай покинула отведенные ей покои с гудящей головой, полной полезных сплетен. Заодно освежилась с дороги и переоделась в подходящее к случаю траура бледно-серое платье с белой отделкой. Последнее Дае не нравилось, потому что категорически ей не подходило. Наряд делал и без того бледную, тонкую, светловолосую девушку похожей на мифическую потустороннюю страшилку из тех, какими подростки в пансионах пугают друг друга. Но траур есть траур.