Мастера и шедевры. Том 3

Его жизнь — пример искренности, и поэтому его картины сотворены как бы одним дыханием, предельно, до гениальности просто. Ему не нужно было переписывать однажды сделанное не потому, что ему нечего было больше сказать, а потому, что, однажды сделав, Дейнека вкладывал в каждый мазок и удар резца весь опыт, всю мудрость, всю силу страсти. Он много и до последнего дня работал. Работал и учился. Он преклонялся перед великими мастерами Ренессанса, боготворил Рублева.

Он однажды сам увидел мир и удивился.

Удивился до прозрения, как человек, впервые увидевший нашу планету. И этот восторг прозрения он передал людям, воплотив его в поражающий ряд картин, неповторимых по свежести, кристально чистых, с короткой, известной всему миру подписью — Дейнека.

16 июня 1969 года. Академия художеств…

Центральный, большой зал выставки работ Александра Александровича Дейнеки.

На стенах его картины. Солнечные, полные любви к прекрасному. Утверждающие жизнь.

В глубине зала гора цветов. Соратники, друзья, ученики окружают постамент. Венки, венки, венки.

И среди этого разноцветья — строгий, словно чеканный профиль Мастера.

Мужественный. Простой. Крупный…

Навеки успокоились руки великого труженика.

Речи. Речи. Музыка.

Последний путь.

Полотна провожают своего творца.

Дейнека ушел.

Он ушел от нас в те солнечные июньские дни, когда открылась выставка его работ — плод полувекового труда, плод его любви и страданий, раздумий и радостей.

Дейнека часто говорил:

«Мои картины — мои дети».

И на выставке 250 его детей. Они расскажут потомкам об эпохе, в которой жил и творил художник. Пройдите по залам Академии художеств, и вы услышите их голоса. Одни из них суровы и гневны. Вы слышите рев снарядов и визг бомб, звуки маршей и чеканный ритм шагов стальных шеренг солдат революции. Иные голоса нежны, и до вас доносится ровное дыхание спящего младенца, шелест листвы берез, пение вольного ветра.

И они будут жить и бороться за дело своего создателя. Жить вечно…

Ново девичий.

Слепящее солнце. Пение птиц. Оркестр. Тишина. Слова друзей. Помню, как сквозь сон, называют мое имя «от учеников».

Три долгих, долгих ступени.

Вижу сверкающее высокое небо.

Лицо учителя.

Разве скажешь в эти минуты, кого потеряло наше искусство.

Какой огромный, чистый человек ушел от нас.

Как случается, что в одном или другом человеке сосредоточиваются, собираются частицы звездного вещества своего времени и он оставляет в искусстве, поэзии, музыке неизгладимый след, как бы выражая всю любовь, весь гнев, всю нежность своей эпохи?

Что заставляет юношу из провинции, сидящего в холодном, нетопленом общежитии, с полупустым желудком, ежась от сырости, в накинутой на плечи потертой шинели, сгорбясь на скрипучей, покрытой серым казенным одеялом койке, несмотря на весь этот осточертевший, до боли в затылке будничный, полуни-щенский быт, все же видеть в своем времени свет великой веры и ежедневно, ежечасно, ежеминутно накапливать и накапливать его в своем сердце, в своей душе, чтобы потом, через годы, этот ликующий свет новой красоты отдать целиком людям, которые ждут ее, эту не всегда уютную, непривычную, порою колючую, но всегда поражающую до боли, до слез, до улыбок новую правду искусства?

Как получилось, что, невзирая на все мелкие и большие жизненные оплеухи и щелчки, несмотря на подлость отдельных экземпляров рода человеческого, — не глядя на ухмылки и кривотолки, этот паренек из российской глубинки, казалось бы, вдруг, совершенно незаметно для всех окружающих его, знакомых, близких, товарищей, без громких слов, без широковещательных анонсов, вынашивает произведение, которое, подобно бомбе, взрывает все представления об очерченном круге традиций, проверенных годами, утвержденных мудрыми знатоками живописи, и внезапно показывает людям совершенно неожиданное, порою горькое, но всегда изумляющее свежестью и яркостью полотно — отражение своей духовной целины, наполненной всеми соками и всем светом своего времени?

Казалось бы, чего проще — жить по канонам в искусстве, пользоваться выверенной рецептурой, писать испытанными цветовыми сочетаниями, именуемыми гордо колоритом, компоновать пристойно, используя годами привычных натурщиков, пользоваться обкатанными сюжетами, не раз восхищавшими вернисажных зрителей.

Но вот появляется в мире живописи художник, предлагающий новый ритм, новую гармонию, новый темп развития образного мышления, новый мир пластики.

В этом новом мире может быть не очень уютно, скорее все непривычно, необжито, и, конечно, эта новь не без ошибок.

Одним из таких нарушителей спокойствия в нашей живописи, создавшим произведения непреходящей правды, художником, открывшим новую красоту в искусстве эпохи, был курский юноша, сын своего времени — Александр Дейнека.

Корифей русской живописи Михаил Васильевич Нестеров, человек, весьма скупой на похвалы, назвал картину Дейнеки «Оборона Петрограда» «новым словом в искусстве». Этот шедевр был написан молодым мастером в 1927 году.

Время. Его музыку, ритм отлично слышал Дейнека.