Мастера и шедевры. Том 3

Из сизой мглы зимнего неба падают, падают неспешно, посверкивая, звезды снежинок. Голубые, сиреневые трепетные блики города бегут, бегут по укатанной полозьями детских санок площадке, взбираются на суровую серую гранитную стену, сложенную из крупных гранитных блоков, скользят по могучим плечам, сверкают на крутых надбровьях изборожденного глубокими морщинами лба, блестят на выпуклых мышцах обнаженного по пояс человека, и кажется, что богатырь сейчас распрямится, разогнет чуть припорошенную снегом упругую спину и бросит, кинет в лицо незримому ворогу тяжкий скол камня…

И вдруг мне почудилось, что вечерняя тишина взорвалась от порыва яростного гнева молодого рабочего, от его ненависти, доведенной до порога.

Выход один — битва!

Неистово, грозно, пристально глядит в лицо смерти молодой боец. Предельно напряжены его тугие, могучие мышцы.

Руки, натруженные руки с натянутыми канатами жил легли на камень… Еще миг, и огромный булыжник полетит в стан врага… Крепко, не сдвинешь, стоит на своей земле пролетарий. Ему нечего терять, кроме своих цепей… и поэтому — бой!

… Остановилась юная пара…

Долго, долго смотрят в глаза молодого бойца. На его суровые, жесткие очи, в упор взирающие в лицо смерти. Не моргнув, не потупив глаз. Он глядит открыто. Честно. Зная, на что идет…

Постояли. Ушли…

И снова тишина. В бездонной выси беззвездное небо. Только тихо шепчут о чем-то ветви тонких белых берез.

На холодном сером граните постамента — алая гвоздика. Как капля крови, символ вечного бытия. Как вечная благодарность юных за подвиг дедов и отцов.

Знак неумирающей веры в победу света над мраком. Жизни над смертью. Правды над ложью.

60 лет прошло с того дня, как был создан шедевр Ивана Шадра «Булыжник — оружие пролетариата».

Но как будто вчера создана эта жемчужина русского советского искусства. Нелегок был ее путь к бессмертию…

… Его звали Иван Иванов…

Таких в России были сотни тысяч. Родился в уездном городке Шадринске. Синие дали уральского предгорья. Просторные изумрудные луга. Чистые, прозрачные воды Исети отражали неспешный бег облаков.

Рядом таежная глухомань… Обманчивая тишина. Только еле слышно было, как говорят сосны, как шелестят кружевные березы. Лишь птичий гомон прерывал молчание бора.

Красота!

Никогда Иван, куда бы ни бросала его судьба, не забудет отчий край. Одноэтажный дом, кряжистый, словно вросший в родную землю…

Запомнил навсегда запах веселой кудрявой стружки, руки отца Дмитрия Евграфовича Иванова, его озорные светлые глаза. Гордое слово «плотник», которое означало, что мастер мог сделать все. И дом срубить, и самую прихотливую отделку сотворить. Все, все умели золотые отцовские руки.

И жили потом долго веселые петухи на избах, и смотрели на прохожих грозные львы, и цвели замысловатые узоры трав на наличниках-кокошниках окон… И вот эта гордость сына мастера, приверженность к сотворению запали ему в душу.

Детство Ивана было далеко не легким.

Нужда, горькая нужда всегда стояла на пороге. И сколько ни билась мать Мария Егоровна, сколько ни старался отец — жить было трудно…

Булыжник — оружие пролетариата.

Посмотрите на выцветшую фотографию отца, и на вас глянут бесхитростные прозрачные глаза, вас поразят открытое лицо, простодушная улыбка, лучистые морщинки. Лоб мечтателя, добряка, фантазера…

Это был уральский Кола Брюньон, с горчинкой житейских незадач, вечно преследовавших его большую семью…

И, однако, юный Иван Иванов рос, мужал, и все больше крепло в нем желание самому рассказать людям о красе родного края, донести, не расплескать свою любовь к людям труда, несущих свет и добро.

Пройдут годы, и он будет учиться у великого французского скульптора Бурделя, тоже сына плотника из Прованса…

Словом, Иван Иванов встал на ноги и пошел в жизнь. Он хотел стать художником. Он воспринял от отца святой дар видеть красоту мира и не уставать удивляться диву жизни…

… Осень 1910 года. По ходатайству Николая Рериха и других деятелей культуры Ивана Иванова посылают в Париж. Первые дни… Лувр. Нотр-Дам, суета столицы европейского искусства. Но цельную, чистую натуру парня из Шадринска трудно было смутить.

Осторожно, неспешно выглядывал он свою тропу…

Великие примеры мастеров прошлого помогли увидеть многое, по-новому осознать мир сегодняшний. В суете парижских будней Иван принимает решение. Рождается Иван Шадр.

Вот как он сам объясняет это:

«Нас, Ивановых-то, слишком уж много. Надо же как-то отличить себя от других Ивановых, ну и взял я себе псевдоним «Шадр» — от названия родного города, чтобы прославить его».

Дорога к славе…

Перед сколькими молодыми представала она! И только немногим дано было свершить этот путь. Шадр решает стать скульптором.

И вот наступает миг, когда Иван переступает порог студии великого ваятеля.

Мастер Огюст Роден. Он пережил все. Годы отчаяния и непризнания и минуты триумфа. Он слышал вой и свист светской салонной черни, улюлюканье и поношение буржуазных газетных писак… Много перевидал и испытал скульптор, прежде чем его коснулась и пошла рядом слава…

Крестьянин.