Мастера и шедевры. Том 3

Голуби в весеннем небе, грачиный грай, скрип телег. Вечерний благовест. Герань в окнах…

Быт неспешный. Кружевные занавески. Узорные наличники старых домов. Шумная карусель престольных праздников.

Буйство масленицы. Голубые сугробы рождества. Визг полозьев лихачей. Снег, снег, снег.

Розовые лица девушек… Кустодиевская матушка Москва. Кряжистые лабазы. Приземистые чайные с шустрыми половыми. Размеренная поступь испокон заведенных обычаев, порядков, порою диких и страшных.

Благочинье и чистоган. Богатство и нищета…

Русь… Убогая и обильная… Малиновый перезвон колоколов. Грандиозная мишура и сусальная позолота империи. Суровая, жестокая быль рабочих окраин. Рогожская и Пресня…

Канун первой революции.

Таков был сложный, сложный, сложный мир, когда в 1903 году в дождливый ноябрьский день родился Юрий, сын Иванов, Пименов. Москвич… маленькая квартирка. Низкие потолки. Мебель в старинной обивке. Старые часы с боем. Неизменный сверчок. Дремотная тишина.

Юра Пименов, как и все мальчишки, играл в разбойников, ходил в школу, приносил домой «неуды», словом, рос, как и все его сверстники с Ордынки, Якиманки.

Может быть, только чаще, чем другие малыши, он ходил к Москве-реке, бродил по Бабьему городку и Каменному мосту, глядел, как плыли в синей воде белые облака, как горели золотые купола соборов Кремля.

Проливной дождь. Фрагмент.

Он любовался, как первый весенний ливень смывал жухлые краски зимы и как под лучами яростного майского солнца радостно пели и смеялись цвета просыпающейся природы.

Паренек любил бродить вечерами по кривым, узким переулкам Замоскворечья, когда косые теплые лучи зажигали горячие колера и старые особняки с узорными палисадниками и цветущими садиками казались таинственными дворцами, где жили не пузатые дяди и пышнотелые, дебелые тети из пьес Островского и лесковских рассказов, а неведомые прекрасные герои из прочитанных книжек.

В ту далекую пору ведь не было ни телевидения, ни радио. Кино только входило в моду. Поэтому все впечатления детства были удивительно первозданно свежи и непередаваемо натуральны.

Зато незабываем был тот зимний вечер, когда мальчика впервые повели в оперу.

Но об этом позже…

Отгремели духовые оркестры четырнадцатого года, когда мальчишки, не понимая трагической сути этого мажора, браво маршировали под пение медных труб…

Война пришла вскоре в Замоскворечье. В черных траурных платьях вдов и матерей. Она приковыляла по стертым плитам тротуаров на костылях. На папертях церквей появились калеки… Впервые мальчик увидел вблизи людское горе.

… Грянул Октябрь!

Там, за Москвою-рекою, у Кремля, на Красной площади, шли бои, слышна была пальба. Ребята бегали за грузовиками, набитыми до отказа рабочими и солдатами. Горели алые стяги, пунцовые банты. Мальчишки пели новые песни. Город расцвел кумачом лозунгов, плакатов.

Новый мир ворвался в тихий омут «ордынок».

Жизнь бурлила, кипела вокруг стен десятой московской гимназии, а ныне, после революции, двадцать шестой советской школы. Пименов не ладил с математикой, однако отлично рисовал.

Это, как, впрочем, не раз в истории искусства, не прошло незамеченным. Учитель рисования Алферов помог мальчику устроиться в Замоскворецкую школу рисования. Гипсы, натюрморты, натура. Это было начало. Начало… Истоки.

Зимний день.

Где и когда рождается в душе подростка тот магический кристалл, который позволяет ему noTqM, с годами, пройдя великий искус труда, видеть всю жизнь, мир по-своему?

Как и когда пробуждается в сердце будущего художника неутолимое желание рассказать людям о своей любви к прекрасному, добру, о своей неприязни, а, может, ненависти к злу и мраку?

Кто или что служит импульсом к тому, чтобы забросить все, забыть многое и отдаться до конца тяжкому, нелегкому служению искусству, где любого, даже самого талантливого, ждут всяческие тернии, заботы и тревоги, а порою падения?

Ведь, однажды ступив на путь творчества, трудно покинуть его, не сломав всю свою жизнь… Так ответственно и серьезно однажды увидеть по-своему мир и страстно захотеть поведать об этом людям в полотнах или стихах, музыке.

Детство… Запах июльского цветущего луга, напоенного солнцем. Удельное, где семья Пименовых снимала дачу. Пение птиц. Ленивый бег облаков. Деревня Верея. Река Македонка. Прозрачное кружево ветлы, тонкий серп молодого месяца… Поэзия русской природы раскрыла перед мальчиком горизонт видения мира.

Он понял тогда музыку пушкинских и некрасовских стихов, тургеневской прозы. В его душу закралось желание оставить на бумаге, на холсте приметы пейзажа, людей… И он рисовал.

Юный Пименов, житель Замоскворечья, естественно, не раз бывал в Третьяковке. Она была рядом… Но не будем подражать авторам, педалирующим выгодные для развития сюжета коллизии. Мальчик не проводил все свободные часы в галерее.

Он был озорной, живой паренек, и у него хватало разных неотложных и крайне важных мальчишеских дел.

Но одна из встреч в Третьяковской галерее оставила след на всю жизнь, запомнилась навсегда… Встреча с небольшим, скажем прямо, маленьким полотном, написанным русским мастером Саврасовым, — «Грачи прилетели».