Мастера и шедевры. Том 2

Все это было почти непостижимо по охвату, по подвигу созидания. Крамской как живописец отлично понимал, что значит написать подобную фреску, в которой, казалось, вмещался весь мир.

Ведь гигантские панорамы Аустерлица или Бородинского сражения никак не могли идти в сравнение с батальными картинами даже самых первоклассных мастеров живописи. В батальных полотнах был лишь блистательный театр, со сверкающими взрывами, стонущими ранеными и победоносными полководцами. У Толстого была сама жизнь.

Непостижимая и в то же время неотвратимая, как цепь логически возникающих случайностей.

Неумолимых, как сама история рода людского.

Сын письмоводителя из Богучара, дитя своего времени, Иван Николаевич Крамской впитал в себя страстные слова Белинского и Добролюбова. Он стремился открыть в искусстве новь, победить рутину. Ведь это им сказано:

«Нужен голос, громко, как труба, провозглашающий, что без идеи нет искусства, но в то же время, и еще более того, без живописи — живой и разительной — картины нет, а есть благие намерения, и только».

Крамской почувствовал в созданиях Толстого поистине живопись слова. Мир огромный, полный до края страданием и радостью, слезами и смехом, светом и тьмой.

И поэтому, когда судьба столкнула его с самим писателем, некоторый ледок предвзятости к личности графа был сломан.

Крамской был потрясен этой встречей.

Уже много позже он пишет Толстому:

«О чем бы речь ни шла, Ваше суждение поражало своеобразной точкой зрения. Сначала это производило впечатление парадокса, но чем дальше я знакомился, тем все больше и больше открывал центральные пункты, и под конец я перед собою видел в первый раз редкое явление: развитие, культуру и цельный характер, без рефлексов».

Обратите внимание на язык и ход мыслей Ивана Николаевича. Это был художник недюжинного ума, способный понять и осмыслить самые сложные проявления жизни.

И, думается, напрасно тщатся эстеты, что пытаются превратить живописца-гражданина Крамского в некоего мастера-провинциала, якобы ограниченного и отставшего от передовых веяний Запада. Пустое занятие.

Неутешное горе.

Сам культурный слой тогдашней России, общение с крупнейшими поэтами, музыкантами, прозаиками, ныне обладающими мировым признанием, помогали художнику обрести то своеобычное миропонимание — основательное, широкое.

Хотелось бы посоветовать почитать письма Крамского.

Они о многом поведают.

Иван Крамской создал шедевр, ничуть не уступающий европейскому портрету XIX века.

Более того, думается, как и портрет Достоевского работы Василия Перова, так и портрет Мусоргского, изображенный Ильей Репиным, эти холсты — бесценный вклад в сокровищницу мировой цивилизации.

Современники высоко оценили «Портрет JI. Н. Толстого».

Стасов, как всегда эмоционально, воскликнул:

«Крамской… дал тут на свет лучшее свое создание, и то, что так долго ему не давалось, тут вдруг у него очутилось и взяло такую могучую, неожиданную ноту, какую встречаешь у капитальнейших портретистов XVII века». Очевидно, Стасов имел в виду классиков европейской живописи.

История создания «Портрета JI. Н. Толстого» не так проста. Если вы помните о трагической судьбе молодого блестящего живописца Федора Васильева, бесконечно талантливого, смертельно больного, — Крамской все время привечал Федора Васильева, помогал ему. В 1873 году Васильев находился на излечении в Крыму и очень нуждался. Средств на жизнь не было.

Крамской предложил Третьякову написать портрет JI. Н. Толстого для галереи, а гонорар переслать Васильеву. В ту пору он со своими друзьями Иваном Шишкиным и Константином Савицким снимал дачу близ станции Козловка-3асека, всего в пяти верстах от Ясной Поляны.

Однако замыслу Крамского судьба поставила препоны.

Лев Толстой ответил решительным отказом.

Позже состоялась длительная, весьма мучительная для живописца беседа.

В конце концов граф «уговорился».

С одним немаловажным условием, — что будут написаны два портрета. Один из вариантов останется в Ясной Поляне. Дилемма нелегкая. Но надо было спасать жизнь Федора Васильева.

Н. А. Некрасов в период «Последних песен»

Такова мера благородства Крамского.

Высокие этические нормы весьма естественны в художественной среде той поры.

Надо напомнить, что Павел Михайлович Третьяков не приобретал в галерею повторения, даже авторские. Так что перед Иваном Николаевичем встала почти уникальная по трудности цель — создать одновременно два разных портрета.

Одинаково качественных.

И Крамской с блеском выполнил эту задачу.

В пору создания портрета, летом 1873 года, Лев Толстой уже размышлял об «Анне Карениной», был полон ее образами.

Возможно, и в его беседах с Крамским проскальзывала сюжетная канва, тема романа.

Известно, что мимо глаза Толстого ничего не проходило даром.

Так, в «Анне Карениной» возникает художник Михайлов, в чем-то схожий с Крамским, «одним из диких новых людей… вольнодумцем».

Писатель весьма дружелюбно создает облик живописца, которому удается воспроизвести «душевное выражение» героини романа.