Мастера и шедевры. Том 2

«А ведь покойники к непогоде снятся», — вспомнились бабушкины слова.

Сирота грустно вздохнул, протер глаза и стал собирать подсохшие загрунтованные левкасом доски. Прикрыл холстиной краскотерку, бутылки с олифой, кульки с сухими белилами, охрой.

Дверь внезапно скрипнула.

В избу шагнул молодой мужчина. С широких полей его поярковой шляпы стекали капли воды. Они струились по мокрому, накинутому на плечи плащу.

Вместе с пришельцем в дом ворвался свежий сырой воздух.

— Тезка, — сказал Андрей Харлампиевич Преображенский, и на его бородатом лице засияла добрая улыбка, — пора собираться в путь. Завтра едем учиться в Москву. Сложи вещи, заверни рисунки.

Дождь прошел.

Вечерняя заря пробила хмару, и закатный розовый луч влетел в старую избу.

Зарделась кособокая печь, замерцали оклады икон.

Засветились листы рисунков Андрея Рябушкина, приколотые к рассохшимся бревенчатым стенам.

Сборы были недолги.

На другой день Андрей Рябушкин получил драгоценную бумагу из волостного управления. Она гласила:

«1875 г. Августа 16 дано сие Тамбовской губернии Борисоглебского уезда мальчику села Станичной слободы Андрею Петрову Рябушкину в том, что он уволен для поступления в воспитанники какого-либо художественного заведения, где только может быть принят к изучению художественному искусству… Рожден от государственного крестьянина Петра Васильева и жены его Пелагеи Ивановой Рябушкиных 17 октября 1861 года. Родителей его в живых нет, телосложения по наружному виду здравого… Старший его брат Федор Петров Рябушкин остался на земле».

Небольшой баул, папка с набросками — и четырнадцатилетний юнец отправляется со своим покровителем в Москву.

Андрей Преображенский, тогда начинающий художник, уже несколько лет исподволь наблюдал за талантливым Андрейкой, который на его глазах помогал отцу, самоучке-живописцу, был трудолюбив, застенчив, очень музыкален, а главное, много и весьма по-своему рисовал с натуры.

Надо заметить, что Андрей Харлампиевич потом всю жизнь, чем мог, способствовал Андрею Рябушкину.

Порою их дружба охладевала, но Преображенский был верен своему подопечному до самого конца и сыграл в его судьбе роль немаловажную. Мы встретимся с ним еще раз почти через тридцать лет. Но об этом позже…

Московская улица XVII века в праздничный день.

Просторный конференц-зал санкт-петербургской Академии художеств. Прозрачный жемчужный свет струится в огромные окна, бросая холодные блики на янтарный до блеска начищенный паркет.

Зал безлюден.

Вразброс расставлены старинные стулья красного дерева. Длинный полированный стол с богатой инкрустацией гол. Лишь одинокие листки бумаги, кем-то забытые.

Только массивные бронзовые пепельницы, полные окурков, да запах табака напоминают о том, что всего полчаса тому назад здесь было людно, шли споры, решались судьбы людей.

Убеленные сединами маститые академики, профессора порою неторопливо и важно, иногда запальчиво, а в редких случаях горячо, до крика обсуждали полотна, представленные на соискание золотых, серебряных медалей.

У окна — скромно одетый молодой человек в глубоком раздумье застыл, держась за спинку стула.

Это был Андрей Рябушкин.

Он остался незаметно в помещении после шумных дебатов, вызванных его картиной.

Уже добрый старик сторож дважды ворчливо спрашивал, когда можно убирать зало и запирать дверь, а он все глядел и глядел на зыбкую рябь у гранитной набережной, на застывших немых каменных сфинксов у входа в Академию.

Величественный Петербург простерся на берегах Невы.

Широкий разлет реки, обрамленный дворцами, венчал купол Исаакиевского собора.

На лестнице, спускающейся к воде, толпилась молодежь.

На душе у Андрея было грустно. Вот и окончились незаметно пятнадцать лет учения.

Сперва Москва. Училище живописи, ваяния и зодчества.

Мудрый Василий Григорьевич Перов. Его неторопливые советы, доброта, которую он так щедро проявил к нему, крестьянскому мальчишке-сироте. Не забыть его гостеприимный дом и такие желанные вкусные обеды, о которых потом мечтал нудные несытные недели.

Товарищи по училищу братья Коровины, Левитан, Нестеров.

Затем Петербург, Академия.

Долгие трудные годы школы. Голодные месяцы, иногда просветы в несколько дней, потом снова нужда и труд.

Стыдные прошения о помощи.

Ожидание новобрачных от венца в Новгородской губернии. Фрагмент.

Он не ленился, помня завет матери. И вот, наконец, звание классного художника первой степени. Что ждет впереди?

Нет ни родных, ни близких, ни семьи.

А ведь он на пороге тридцатилетия.

Спасибо товарищам по Академии, Тюменеву и Беляеву, что пригрели его. Без них жизнь в столице была бы невыносима.

Хотя грех было жаловаться на отсутствие заработков, особенно в последние годы. За иллюстрации недурно платили, но все это было несерьезно. Крестьянский сын Андрей Рябушкин понимал лучше всех, чего стоили эти шальные доходы.

Нет, нет, надо заниматься истинным делом — живописью. К ней лишь тянулось сердце.

Пришел сторож. Пробурчал что-то невнятное. Но Андрей понял, что пора уходить. Тяжело звякнула за ним массивная дверь.