Мастер волшебного слова (СИ)

Евшиков шёл по извилистой тропинке, которая осторожно пробиралась через заболоченный лужок, потом поднималась в маленькую редкую берёзовую рощицу на пригорке и, наконец, ныряла в ложбинку с тремя колодцами и Козлиной лужей. День был светлый, какой-то лёгкий на ощупь, в воздухе стоял вкусный запах неизвестных Евшикову трав, в кронах берёз звонко чирикали птицы. Поддавшись общему настроению, Евшиков забылся и перестал следить за тропинкой. А зря. Характер у тропинки был мерзкий, что она и не преминула показать, резко вильнув у него под ногами и приложив головой к здоровой берёзе, которая росла на краю рощи, но теперь, волей злокозненной тропы, находилась прямо на пути неудачливого водоноса. Держась за голову, Евшиков сел на землю и сказал, обращаясь к вёдрам, которые выронил из рук в момент удара:

- Сходили бы за водой сами, что вам стоит?

Вёдра улыбнулись ему в ответ одинаковыми улыбками, но никуда не пошли.

- Неучёному воду самому таскать, - ухмыляясь, сообщило в ответ одно из вёдер, - не зря тебя Никитична неучем костерит, три месяца уже в избушке живёшь, а всё ещё сам делаешь. Так что, делать нечего, трудись.

В словах ведра заключалась горькая и обидная правда. Ягишнам только стоило посмотреть на вёдра, как у тех вырастали ноги, а при необходимости, крылья или пропеллер. Евшиков же безуспешно бился над бытовыми заклинаниями, но, не смотря на его старания, редкая вещь в доме слушалась его приказов. Кряхтя, он подобрал вёдра, буркнул им:

- Заткнитесь! - и сказал тропинке, - я, может, и дурак, но если бабки останутся без обеда, а у меня будет новый фингал, возьму лопату и перекопаю тебя траншеями, как ты не вертись. Поняла?

Тропинка с фырканьем распрямилась и к источникам Евшиков подошёл без приключений и с хорошим настроением, которое тут же испортилось - у ключа горючего сидел Булат-багатур. Этого смуглого, худосочного, наглого и липучего двенадцатилетнего пацана Евшиков терпеть не мог, а Булат платил ему тем же, что выражалось в постоянных придирках и насмешках. Можно было, конечно, надавать багатуру деревянным ведром по голове, но делать этого не стоило, так как багатур был приставлен к Евшикову Ягишной Никитичной в качестве няньки и спарринг-партнёра в изучении богатырских навыков. Хуже богатырских навыков Евшикову давался только былинный этикет, что тут же сказалось на ситуации самым отрицательным образом.

- Гой еси ты, добрый молодец, - на всякий случай прикрывшись ведром, произнёс Евшиков, - куда путь держишь или просто так сидишь? М-м..., слышь, багатур, я дальше не помню...Может, просто привет?

- Ты неуч, ещё и тупой, - игнорировал вопрос багатур, - ты пояснения к "Гой еси" читал? Твоё счастье, что я к нечисти и к изгоям не отношусь, так что быть тебе битым только два раза.

- Ни разу, - быстро сказал Евшиков и, неожиданно для себя, процитировал, - "и к иноземцам, русского языка не знающим", а ты, вон как, по-русски чешешь!

- Эх, Евшик, Евшик, - после минутной запинки отозвался багатур, - да разве ж тебя это спасёт? Был бы ты нормальный русский богатырь, так и жизнь у тебя по-другому б шла...По-первости, мы бы с тобой на булавах богатырских столкнулись. Потом распили бы чашу зелена вина и помчались бы на подвиги богатырские... Я понимаю, батюшка Кощей приказал с тобой возиться, но быть нянькой у дурачка, который даже воду сам носит! Видишь, Евшик, душе моей больно! Так и ты страдай, пока ничему не научишься...

Тут багатур зашипел и, в мгновение ока, запрыгнул своему подопечному на плечи, после чего пребольно укусил за макушку. Но этого двенадцатилетнему гадёнышу показалось мало и, соскочив на землю, он вырвал у Евшикова вёдра и с силой бросил их в сторону Козлиной лужи.

С мучительной тоской наблюдал Евшиков, как вёдра приближаются к кристально чистой воде Козлиной лужи. А что сделает с ним за это Ягишна Никитична? Багатуру что, он почти каменный. Стукнул его недавно и руку отшиб. А, вот, ему, Евшикову, как быть? Вредная старуха, однажды, сильно рассердившись, пообещала, что засунет его, неуча, в печь и съест. А то и сырым съест. Мол, тоже ничего, сойдёт... И, хотя, Никитична никого при нём ещё не съела, Евшиков почему-то ей верил. И страшно боялся. И, когда вёдра почти коснулись воды, он, распираемый отчаянием, закричал неведомые, но, с глубоким чувством произносимые, слова. От этих слов по Козлиной луже пошла рябь и потускнело солнце. А вёдра, у которых выросло по два пропеллера, принялись черпать в ключе кипучем воду и с невероятной скоростью таскать её к избушке. Багатур смотрел на Евшикова какими-то лихими блестящими глазами, ноздри его раздувались. Несколько раз он порывался что-то сказать, но всякий раз закусывал себе нижнюю губу и потирал то лоб, то подбородок.

Затянувшееся молчание нарушили вёдра, рухнувшие в полном изнеможении к ногам Евшикова.