Мастер убийств

— Хизер, точно. Стыдно терять такую девушку — ты не находишь? Я лично с удовольствием познакомился бы с ней поближе. Между прочим, прежде чем предложить свои услуги Жилю Питтави, она заходила ко мне. Очаровашка, да и только. Но я ей сказал, что не в моих привычках охотиться в чужом лесу, и вежливо ее от себя сплавил. А зря, поскольку потом она отправилась на Нью-Бондштрассе — прямо в лапы к этому дьяволу.

— Ну да, у меня проблемы, — сказал Ишервуд, пытаясь сменить тему разговора. — Но тебе-то что до этого?

— Как что? Это ведь все штучки Питтави, не так ли? Он нас всех угробить хочет. — В речи Димблби, когда он волновался, проступал акцент уроженца побережья, который еще больше усиливался, когда он выпивал, а они с Ишервудом только что прикончили две бутылки бургундского. — Позволь сообщить тебе, старичок, один маленький секрет. Мы все в одной лодке. У нас нет покупателей, а если они даже и приходят, вдруг выясняется, что продавать-то и нечего. Ни одной приличной картины. Сплошь современная мазня. Бывают, конечно, импрессионисты, но кто может себе позволить купить Ван Гога или Моне, кроме очень денежных мальчиков? Третьего дня ко мне в галерею заявилась одна поп-звезда. Парень хотел приобрести что-нибудь для украшения своей спаленки, чтобы, значит, картина подходила к его ковру из Санта-Фе. Ну я и переадресовал его к Селфриджу. Кстати сказать, этот придурок даже не понял, почему я его отфутболил... А ведь отец говорил мне, чтобы я держался подальше от этого бизнеса. Господь свидетель, временами я жалею, что не послушал своего старикана. Жиль Питтави высосал весь воздух из здешнего рынка, причем толкает он одно дерьмо. Ведь это дерьмо, Джули, не так ли?

— Хуже, чем дерьмо, Оливер, — подтвердил Ишервуд, разливая вино по бокалам.

— На прошлой неделе я проходил мимо одной из его галерей. Ясное дело, не утерпел и заглянул в окно. Там по стенам развешаны образчики яркого, блестящего дерьма кисти одного французского флориста из Кольмара. Черт, забыл, как его зовут. Ты, Джули, случайно, не помнишь?

— Ты не Жана Жоржа Хирна имеешь в виду?

— Да, его! Жана Жоржа Хирна. Сплошные букетики — розочки, нарциссы, гиацинты, настурции и прочие цветочки. Я лично называю такие поделки конфетными фантиками. Ты понимаешь, что я имею в виду, Джули?

Ишервуд кивнул и глотнул вина. Димблби перевел дух и продолжил:

— Вечером того же дня мы с Родди обедали в «Мирабеле». Ты, надеюсь, знаешь, что значит отобедать с Родди? Нечего и говорить, что, когда мы с ним выползли в полночь из ресторана, мы оба были здорово подшофе. Я лично ничего не чувствовал, даже скорби по поводу возможного грядущего краха. Другими словами, был почти совершенно невменяемый, да и Родди не лучше. Между прочим, Родди разводится. Жене надоело его увлечение древностями. Но это к слову. Ну так вот: шли мы с ним шли, как вдруг, совершенно для себя неожиданно, оказались перед окнами галереи Жиля Питтави и стали как дураки пялиться сквозь стекло на все это дерьмо кисти Жана Жоржа Хирна — все эти букетики из роз, нарциссов, гиацинтов, настурций и прочих цветочков...

— Что-то мне не хочется слушать продолжение, — проворчал Ишервуд.

— А придется, любимый. Как же иначе? — Димблби еще больше навалился грудью на стол, стараясь оказаться поближе к Ишервуду, и облизал губы острым розовым язычком. — Родди от всего этого чуть с ума не сошел. Ну и завернул по этому поводу речугу. Так орал, что его, наверное, в Сент-Джон-парке было слышно. Кричал, что Питтави — дьявол, а сила, которую он забрал, суть свидетельство близкого апокалипсиса. Короче, компетентно так рассуждал, с огоньком — заслушаешься. Я же стоял на тротуаре, аплодировал ему и время от времени покрикивал: «Слушайте! Слушайте!» — ну вроде как в парламенте на заседаниях кричат.

Димблби понизил голос до шепота.

— Завершив наконец сию блистательную речь, Родди стал колотить своим чемоданчиком по стеклу, а знал бы ты, какую тяжеленную штуковину из металла он при себе таскает. Одно слово, скульптура. Ну так вот: после парочки сокрушительных ударов стекло раскололось, после чего завыла сирена охранного устройства.

— Оливер! Неужели все так и было? Скажи скорей, что ты все это выдумал — очень тебя прошу!

— Это правда, Джули, клянусь Богом! Самая что ни на есть истинная, голая и неприкрашенная правда. Не стал бы я сейчас тебе байки травить — как говорится, настрой не тот... Итак, стекло разбилось, сирена воет, а я хватаю Родди за воротник, оттаскиваю от витрины, после чего мы с ним ударяемся в бегство, да так, что только пятки сверкают. Надо сказать, Родди в тот вечер так сильно надрался, что наутро ничего этого уже не помнил.

У Ишервуда от вина и историй Димблби разболелась голова.

— Скажи, Оливер, зачем ты мне все это рассказываешь?

— А затем, чтобы показать, что ты не один такой несчастный. Мы все страдаем. Жиль Питтави держит нас за яйца, и с каждым днем сдавливает их все сильней. Не знаю, как твои, а мои уже посинели.

— Ты выживешь, Оливер, и станешь еще толще. Скоро тебе понадобится галерея попросторней.