Мастер Триоль

— Что ты говоришь, Бассо? Какой ещё человек?

— Такой… ушастый, с вращающимися глазами. Мы все к нему ходили. И я, и Челла, и пошетты. Он не узнал меня, хотя мы с ним встречались. Когда мы покидали мастерскую, Челла спросила у него: «Когда вернётся мастер Триоль?» А он ответил: «Ха-ха-ха!»

Мальчик насторожился. Он вспомнил недавнюю встречу со злым незнакомцем. У того тоже были длинные уши и вращающиеся глаза.

— И этот… ушастый находится в домике мастера Триоля?

— Да, он был там. Теперь его уже там нет. Я ещё раз ходил туда, хотел узнать что-нибудь о Виолине…

— А что с Виолиной?

— Исчезла, — жалобно сказал Бассо. — Пошла погулять и таинственно исчезла.

— А где Челла, пошетты?

— Все они лежат в замке, расстроенные, фальшивые…

Теперь у Дирижелло не осталось сомнений в том, что между ушастым незнакомцем и несчастьями в Певучем Замке есть какая-то связь.

— Не волнуйся, Бассо! — воскликнул мальчик. — Я сейчас же обо всём расскажу Маэстро Гармониусу.

И Дирижелло со всех ног бросился обратно домой.

Встреча двух волшебников

А Какофон тем временем ходил вокруг дома Маэстро Гармониуса.

— Партитура, Партитура… — в бешенстве шептал он. — Теперь я знаю, что задумал этот проклятый Гармониус. Он хочет, чтобы они стали навсегда друзьями, все жители Капеллианы, и хором распевали его мелодии… У-у-у! Страшно подумать, что может натворить эта музыка! Она лишит меня могучей силы волшебника, и я превращусь в самого обыкновенного беспомощного человечишку. Тогда прощай, моё королевство! Я никогда не стану королём!

Однако долго размышлять было некогда. Какофон осторожно заглянул в окно.

Он увидел седую голову Маэстро. Тот сидел, низко склонившись над письменным столом. Перо его аккуратно выводило нотные знаки на строчках Партитуры.

Почувствовав на себе взгляд, Гармониус повернулся к окну и тоже увидел Какофона.

Некоторое время волшебники пристально разглядывали друг друга: Гармониус — с любопытством, Какофон — с ненавистью и страхом.

Потом Гармониус подумал: «Я, кажется, поступаю неучтиво. Надо пригласить незнакомца в дом».

Так он и сделал.

Какофон прошёл в комнату и уселся напротив Маэстро.

— Я слышал о том, что вы пишете необычную нотную книгу — Партитуру… — начал Какофон.

Гармониус вскинул брови: «Интересно, откуда он узнал о Партитуре?»

— И мне, как музыканту, очень хочется познакомиться с ней. Не могли бы вы дать мне её на денёк?

— С удовольствием, сударь, — ответил Гармониус. — Но Партитура ещё не окончена.

— О Маэстро, я сгораю от нетерпения!

Какофон на самом деле сгорал от нетерпения скорей, скорей уничтожить ненавистную книгу!

— Ну что ж, — сказал Гармониус. — Тогда я сейчас для вас сыграю какой-нибудь отрывочек…

«Этого ещё не хватало!» — только и успел подумать Какофон. Маэстро уже сидел за фисгармонией.

Какофон, как известно, ненавидел музыку. Каждый звук вонзался в его ухо, словно отравленная стрела. Злой волшебник трясся от злости. И не мог с собой справиться.

Маэстро сделал небольшую паузу.

— Ну как вам нравится моя музыка? — спросил он и повернулся к незнакомцу.

Ответа не последовало. Стул, на котором сидел незнакомец, был пуст.

— Странно, куда он подевался? — удивился Маэстро.

А Какофон и не думал покидать комнату. Он сразу догадался, что с Гармониусом шутки плохи, наскоро произнёс своё самое безотказное заклинание: ма́рла-чи́рла-кштюк-кштюк!

И тотчас превратился в блестящую капельку фиолетовых чернил.

Превращение в чернильную капельку было для Какофона старым испытанным средством. Ещё в молодости он любил забираться на кончик пера какого-нибудь сочинителя музыки. И тогда из-под пера сочинителя появлялась такая путаница, такая мешанина из разных нот, что её невозможно было слушать.

А Маэстро после небольшого приключения вернулся к своему столу и вновь принялся за работу.

Он не знал, что злой волшебник сидит в чернильнице.

Какофон от нетерпения так ворочался на кончике пера, что Гармониус озадаченно воскликнул:

— Какая большая капля! Как бы не поставить кляксу!.. — и стряхнул перо.

Какофон звонко шлёпнулся на пол.

Это повторялось много-много раз. Но Какофон упрямо возвращался в чернильницу.

Вскоре он весь покрылся синяками и шишками, а Гармониус как ни в чём не бывало дописывал Партитуру.

Вдруг перо хрустнуло и сломалось.

— Ах, какая досада! — сказал Гармониус. — Моё любимое перо! Что поделаешь? И любимые вещи недолговечны…

Охая и вздыхая, Маэстро пошёл в кладовую. Он с сожалением забросил сломанное перо на самую верхнюю полку, где в пыли лежали старые, ненужные вещи.

Какофон вместе с пером шлёпнулся в пыль. Поглаживая синяки и шишки, он злобно шипел:

— Ну погоди… Я ещё рассчитаюсь с тобой, децима-ундецима!

А Гармониус вернулся в комнату и снова принялся за работу.

Через несколько минут он поставил в Партитуре последний нотный знак.

— Всё! — воскликнул он. — Наконец-то в моём любимом городе наступят мир и согласие. Как обрадуются капеллиане!

Вдруг Маэстро заметил на столе сломанный смычок.

— Когда вещи приходят в негодность, — глубокомысленно произнёс он, — с ними приходится расставаться.