Мастер сыскного дела

— Звягин это — мы с ним до семнадцатого вместе служили, — ответил Мишель.

— Так, может, он нас отсюда вызволит или хоть об еде распорядится?.. Ведь пропадем мы здесь все! Вы уж не сочтите за труд — похлопочите...

Смотреть на Валериана Христофоровича было больно — осунувшийся, потерявший свой величественный вид, весь в каких-то невообразимых обносках.

— Вы поговорите? Обещайте мне!

Мишель промолчал.

Но вечером его вызвали из барака.

Звягин ждал его в отдельном кабинете — скорее камере.

— Как же тебя угораздило-то? — с укоризной спросил он. — Впрочем, я тебя не виню — в жизни всякое бывает. Я сам, как к Махно угодил, готов был ему на веру присягнуть, лишь бы не под нож! Ходил там у Нестора в заплечных дел мастерах Лева Задов — колоритнейшая фигура, тебе доложу — из живых людей жилы на шомпол будто нитки мотал! Так что не я — бог тебе судья...

Как-то так вышло, что Звягин сидел, а Мишель стоял пред бывшим своим приятелем по стойке «смирно». И хоть были они когда-то близки, да не были теперь ровней.

— Ты вот что, Фирфанцев, ты иди к нам, я тебя знаю, коли надо, поручусь, — широким жестом предложил Звягин, — нам такие люди во как нужны! — резанул себя ребром ладони по горлу.

А жесты-то у него — «товарищеские», отметил Мишель.

И дело было не в том, что Мишель испытывал симпатию к новой власти — ничуть, а в том, что переметываться вот так, из одного стана в другой, считал для себя по меньшей мере непорядочным. Ладно бы менять благополучную жизнь на барачные нары, но никак не наоборот! Да и что подумает о нем Паша-кочегар? И как быть с Анной?..

Вот и выходит, что хоть не красный он, но к белым ход ему закрыт!

— Нет, уволь, — покачал головой Мишель.

— Боишься? — понял все по-своему Звягин. — Ну да дело твое: не хочешь — как хочешь, неволить не стану. А желаешь, я тебе, по старой дружбе, побег устрою — героем у «товарищей» станешь?

— А что за это? — спросил Мишель.

— Мне — решительно ничего! — заверил его Звягин. — Бумагу лишь подпишешь, что готов сотрудничать с контрразведкой. Кабы не поляки, кабы это было в моих силах, я бы тебя с легкой душой отпустил на все четыре стороны. Да лагерь-то не наш, и пленные не за нами числятся! Ну, что скажешь?

— Нет, — отказался Мишель. — Ничего я подписывать не стану.

— Да ведь сгниешь здесь заживо, не за понюшку табаку! — пожалел его Звягин. — Неужто не жаль?

Может, и жаль — да как иначе?..

— Разреши мне пойти? — вновь попросил Мишель.

— Да погоди — поешь хоть! — остановил его Звягин, торопливо выкладывая на стол какие-то свертки.

— Благодарю, — кивнул Мишель, чувствуя, как ему сводит желудок голодный спазм. — С твоего позволения, я возьму все это с собой.

— "Товарищей" подкормить хочешь? — зло спросил Звягин.

— Хочу, — кивнул Мишель, — товарищей...

Уж ночью, когда в бараке все спали, он лежал без сна, думая, что, может быть, зря отказался от возможности выбраться отсюда, что, возможно, лучше было бы поступиться честью, чем предать Анну, — да теперь все одно, ничего уж не изменить...

Звягина Мишель видел еще лишь раз, мельком, когда тот командовал построение накормленным и одетым в новенькую форму бывшим красноармейцам, а ныне добровольцам Белой армии.

Он заметил его и тут же предпочел шагнуть в толпу пленников, дабы раствориться средь сотен подобных ему оборванцев. С глаз долой... Он принял решение и не хотел искушать судьбу сызнова.

Да, видно, Звягин был с его решением не согласен.

— А приятель-то ваш не прост — ох не прост! — по секрету сообщил Валериан Христофорович. — Он ведь меня к себе зазвал да такие тенета плести стал — просто кружева. Все о вас расспрашивал. Ну да я калач тертый — ничего лишнего не сболтнул, а, напротив, всячески убеждал его, что вы, сударь, скрытый белогвардеец и убежденный монархист, коего «товарищи» насильно в свою веру оборотили!

— Так-то зачем? — расстроился Мишель.

— А по-вашему, лучше в петле болтаться? — резонно возразил старый сыщик. — Ныне здесь все в овечек рядятся, хоть прежде комиссарили! Я ведь, грешным делом, тоже показал, что меня насильно мобилизовали, к их красному делу пристроив, так вы, милостивый государь, уж не подведите меня, подтвердите, коли вас спросят.

Но — не спросили...

Дале жизнь потекла обычным порядком — утреннее построение с читкой приказов, бессмысленное, утомительное шатание по лагерю в поисках чего-нибудь съестного, холод, голод, злоба... После — ночное забытье на жестких нарах в бараке, поутру перекличка и вынос остывших хладных тел пленников, умерших по соседству, коих складывали штабелем тут же, подле строя...

И уж казалось, что смерть — единственно возможный исход из сего бедственного положения. Но как-то отозвали Мишеля в сторонку Валериан Христофорович с Пашей-кочегаром да огорошили:

— А ведь мы, сударь, бежать отсель задумали! — заговорщически прошептал старый сыщик. — Ей-ей, сколь можно измывательства над собой терпеть!.. Ведь коли теперь не попытаться бежать, после сил уж не будет! Вон у Паши и план имеется.

— Да ведь если поймают — запорют нас! — напомнил Мишель.