Мастер-снайпер

— А? Я не понял, что...

— Это французы. Нас оккупировали французы. В американской форме, с американским снаряжением. Но французы.

— Ну что ж, одно другого стоит. Может быть, даже и хуже. Мы никогда не занимали Америку. А Францию мы заняли еще в 1940 году.

— На вид они очень легкомысленны. Сидят на площади, свистят женщинам. Пьют. Все офицеры засели в кафе.

— А что наши?

— Наши ребята сдают им винтовки и отходят. Это словно какая-то церемония, как смена караула. Все очень весело. Нигде не стреляют. Винтовки даже не заряжены.

— Расскажи мне о том, за чем я тебя посылал. Сколько их? Какие меры безопасности? Как они следят за передвижением гражданских лиц? Установили ли пост на границе? Узнала ли ты что-нибудь про список?

— Список?

— Да. Список преступников. Есть ли в нем я?

— Я ничего не знаю ни про какой список. Не видела ничего похожего. Их не так уж и много. Они вывесили приказ. Правила. Все оставшиеся немецкие солдаты и военный персонал завтра к полудню должны явиться на Мюнстерплац. Всякая партийная форма, плакаты, флаги, штандарты, награды, ножи — все, где изображена свастика, — должны быть принесены туда и свалены в кучу. Они это называют денацификацией, но на самом деле просто хотят набрать сувениров.

— А граница? Граница?

— Все в порядке. Я туда тоже ходила. Ничего. Какой-то скучающий человек сидит в небольшом открытом автомобиле. Они даже не стали занимать караульное помещение, хотя я знаю, что они упразднили нашу пограничную охрану. Думаю, забор тоже патрулируют.

— Понятно. Но там не...

— Репп, граница на данный момент их меньше всего беспокоит. Они сидят на солнышке, глазеют на женщин и думают о том, что будут делать после войны, — вот что их сейчас больше всего заботит.

— Какие они установили правила передвижения?

— Пока никаких.

— А что насчет...

— Репп, ничего не изменилось. Какие-то французские солдаты сидят на Мюнстерплац, где вчера сидели наши ребята. Скоро вернутся и наши ребята. Вот увидишь. Все почти кончилось. Уже виден конец.

Репп откинулся на спинку стула.

— Очень хорошо, — сказал он. — Ты знаешь, они мне предлагали женщину из Амт шесть-А, профессионалку. Но я настоял на твоей кандидатуре. И очень рад. Уже поздно связываться с незнакомыми людьми. Это дело слишком важно, чтобы включать в него чужих. Я очень рад, что они убедили тебя помочь.

— Для немцев сказать «нет» СС очень трудно.

— Для немцев сказать «нет» долгу очень трудно.

— Репп, послушай, я хотела бы кое-что с тобой обсудить.

— И что же? — Это прекрасная идея Она пришла мне в голову, пока я ходила по городу.

Сегодня она выглядела более счастливой, чем вчера. Она была не такой уставшей и выглядела лучше, хотя, возможно, он просто начал привыкать к ее изуродованному лицу.

— Ну и что же?

— Все очень просто. Я вдруг все поняла. Я знаю: за всем этим что-то скрывается. Не ходи.

— Что?

— Не делай этого. Что бы вы там ни задумали, не делай этого. Это уже не играет никакой роли. Теперь уже слишком поздно. Оставайся здесь. — Она сделала небольшую паузу. — Со мной.

— Остаться?

Говорить об этом было глупо, но она изумила его.

— Да. Помнишь Берлин, сорок второй год, после Демянска, как тогда было хорошо? Все эти приемы, оперные спектакли. Помнишь, мы катались на лошадях по Тиргартену и была такая же, как сейчас, весна. Ты был таким героем, я была красива, а Берлин был чудесен. Что же, все это может повториться. Я тут подумала... Все может повториться здесь. Или недалеко отсюда, в Цюрихе. Тут есть деньги, ты даже не представляешь, как их много. У тебя есть паспорт. Я смогу перейти границу, я знаю, что как-нибудь смогу это сделать. Все возможно, если только ты...

— Прекрати, — остановил он ее. — Я не хочу даже слышать этого.

Ему бы очень хотелось, чтобы она не затевала этот разговор, но она это сделала. Теперь ему хотелось, чтобы она его прекратила, но она не прекратила.

— Ты там умрешь. Они убьют тебя. Ни за что, — сказала она.

— Не ни за что, а за все.

— Репп, бог свидетель, я не такой уж большой подарок. Но я выжила. И ты тоже выжил. Мы можем начать с этого. Я вовсе не ожидаю, что ты будешь любить меня, как любил ту прекрасную идиотку в Берлине. Но и я буду любить тебя не так, как любила симпатичного твердолобого молодого офицера. Все будет прекрасно. Все будет просто прекрасно.

— Маргарита...

— Никто больше ни о чем не думает. Я видела это по их лицам. По лицам наших ребят. Им на все наплевать. Они рады, что все позади. Они ходят счастливые, радостные. Умирать сейчас бессмысленно. У меня умерли отец и брат. Все люди, которых я любила, мертвы. Присоединяться к ним — безумие. А ты сделал больше, чем все они, вместе взятые. Ты заслужил отдых.

— Прекрати.

— Эти французы, похоже, вполне приличные ребята. Поверь мне, они вовсе не злые. Не евреи или те, кто работает на евреев, а просто люди, обычные солдаты. Они хорошо обращаются с нашими ребятами. Это была очень трогательная сцена.

— Ты мне все это описываешь, как какой-то средневековый карнавал.