Мастер проклятий

С этими словами он повернулся и вышел из дома, а ему на смену пришел отряд карабинеров, который до этого ждал на улице. Ничуть не стесняясь нашего присутствия, жандармы принялись рыться в вещах, выбирая себе то, что понравится. Отец, побледнев, схватился за револьвер, лежавший в ящике стола, но мы с матерью повисли у него на руке. Как я его понимал в этот момент! Мама скороговоркой зашептала ему на ухо, чтобы не обращал внимания, что все вещи мы не сможем забрать в любом случае. Упросила подняться наверх, чтобы собрать детские вещи и домашний алтарь. Отец нехотя согласился, и в сопровождении одного из жандармов вышел из комнаты. Те двое, что остались, продолжали тем временем развлекаться. Эти твари со смехом хвастались друг перед другом своими находками. Один, самый мерзкий, залез в ящик с тряпками, и принялся вышвыривать оттуда нижнее белье матери, комментируя каждую находку. Хорошо, что в этот момент отец вышел в другую комнату и не видел происходящего — думаю, никакие силы не остановили бы его от убийства. Уж одного жандарма он бы точно прикончил, и после этого у нас наверняка не осталось бы шансов выжить. Впрочем, я и сам не мог успокоиться, глядя на эту мразь. Он ведь не просто грабил нас, он издевался. Ему доставляло удовольствие краем глаза смотреть на побледневшую от ярости и унижения маму, на то, как бессильно я сжимаю кулаки.

Я смотрел на урода, разглядывал его, будто пытаясь запомнить на всю жизнь. Я смотрел так пристально, что провалился в какое-то полубессознательное состояние. Мысли ушли, исчезли все посторонние звуки, я не видел и не слышал ничего вокруг, кроме карабинера. Вот он, хмыкнув, повертел в руках бронзовую статуэтку Марса с мечом. Отец с матерью не очень почитали этого бога, все же, люди сугубо мирные. Но статуэтка была очень хороша, Марс выглядел на ней как живой, и против обыкновения, на лице его была не ярость, а сосредоточенность и внимание, какие и положены настоящему воину перед сшибкой. Жандарму статуэтка, видимо, тоже понравилась, но он с сожалением поставил ее на край столешницы. Вряд ли такие вещи стоит иметь у себя благонадежному гражданину. Впрочем, солдат не очень расстроился и вернулся к исследованию содержимого комода. Вот он достал из ящика тонкие трусики, восторженно присвистнул:

— Ба! Посмотри, настоящий батист! Да я даже на рынок его не понесу, своей крале оставлю! Вот она порадуется! Хотя… — он растянул деталь одежды руками, и огорченно цыкнул. — Вот черт! Слишком маленькие. У моей-то зад побольше будет, посмачнее, чем у этой аристократки!

Я не обращаю внимание на мерзкие слова. Виски будто обручем сжимает, мне кажется, что голова вот-вот лопнет. И еще я почему-то чувствую, что стоит мне отвести взгляд, тряхнуть головой, и наваждение уйдет — только мне не хотелось, чтобы оно уходило.

Потеряв интерес к находке, жандарм роняет ее под ноги, и снова поворачивается к разворошенному комоду. Я вижу, что его правая нога совсем близко к упавшему на мраморный пол кусочку ткани. Вот грабитель снова переступает, чтобы дотянуться до следующей заинтересовавшей вещи. Мне почему-то очень хочется, чтобы он наступил на батист. До ужаса. Всего парой дюймов левее, и его нога окажется не на голом мраморе, а на отрезке белой материи. И жандарм действительно наступает туда, куда мне хотелось. Тяжелый ботинок сминает ткань, она чуть заметно проскальзывает по гладкому полу.

Жандарм радостно выхватывает очередную тряпку. С криком «Смотри!» — резко поворачивается к напарнику, опирается на левую ногу… Батист скользит по гладкому мрамору. Опорная нога выскакивает вперед, жандарм запрокидывается назад. Я успеваю разглядеть его лицо, на котором смешались разные выражения. Радость от удачной находки, удивление, и только зарождающийся страх. Испугаться по-настоящему он так и не успел, потому что затылком приземлился прямо на Марса с мечом, что стоял на краю комода. Бог разит насмерть. Жандарм насадился на статуэтку очень надежно — не только меч, но и голова древнего бога оказались внутри черепа грабителя. Он умер мгновенно.

Удивленно закричал напарник покойного, бросился к телу, увидел лужу крови, растекающуюся из-под головы только что веселого и довольного приятеля. От ужаса и растерянности карабинер попятился, замер. На крик уже спешили сержант и отец.

Я тоже сделал несколько шагов назад и отвернулся. У меня почему-то возникло такое чувство, будто это я поспособствовал смерти того жандарма. Ведь я так хотел, чтобы он наступил на этот скользкий кусок ткани. Нет, мне не жаль было эту мразь. Туда ему и дорога. Но все равно было не по себе. Однако моральные страдания меркли перед общим паршивым состоянием организма. Я вдруг почувствовал, что с большим трудом остаюсь на ногах, голова раскалывается от боли, а по лицу течет что-то мокрое. Проведя рукой по губам, без особого удивления обнаружил кровь.