Мастер осенних листьев

– Не важно, каков он, – сказал господин Некис. – Все дело в том, какие мы. Даже если ваш мастер смерти действительно страшен, разве это повод, чтобы бросить мне как воину защищать свой Край? Думаю, нет.

– Простите, – сказала Эльга.

Ей удалось затолкать в себя три или даже четыре ложки похлебки, сгинул, размылся, частично был съеден букет из мясных волокон, миска обнажила выщербленные стенки. Дно, конечно, не показалось, но господин Некис, кажется, удовлетворился и этим.

– Уфф!

Запрокинув голову, он по-местечковому выпил остатки своей похлебки и шумно выдохнул. У Эльги хватило сил лишь еще на одну ложку.

Порыв ветра принес сердитый лиственный шелест от забора, от лавок, от палатки. Ждут, ждут. Все собрались и ждут.

– Господин Некис, – решилась Эльга, – я, наверное, все. Мне бы сейчас обратно.

– А курица, жаренная в клубнях?

– Я не осилю.

– Нет, чтоб постараться. Неужели мне придется воевать с курицей за двоих? – Господин Некис посмотрел на Эльгу с легкой обидой и вздохнул. – Идите, госпожа мастер. Я же вижу, у вас одни листья в голове.

Эльга обрадованно соскочила со стула.

– Долгой жизни. Ой, доброй еды.

– Я приду посмотреть.

– Сколько угодно!

Солнце светило в глаза, ветер играл подолом. Башквицы толпились у приготовленных для них скамеек. Были там пять старух в платках, в широких, подвязанных на груди, расшитых малахаях; два старика в кургузых шеругах с рукавами и теплых штанах; два брата-близнеца лет семнадцати в простеньких свитках, с едва пробившимися темными усиками над верхней губой, глаза расставлены широко и бессмысленно поблескивают, как серые стекляшки; и были трое мужчин, основательных, бородатых, в свитках побогаче, раскрашенных на груди, головой у которых выступал знакомый извозчик Осип Башквиц.

Дети поодаль, кажется, те же, что носили листья, тормошили рябину и плевались из трубок диким горохом.

– Наконец-то!

Осип Башквиц, раздраженно кривясь, шагнул к девушке.

– Мы уже хотели уезжать, – сказал он, утирая шею свернутой в кулаке шапкой.

– Простите, – сказала Эльга.

– Чего теперь?

– Мне нужно, чтобы старшие сели первым рядом, вы – за ними, а на самую высокую лавку встали дети.

Ни один мускул не дрогнул на лице Осипа Башквица. Какая ни есть фантазия у госпожи мастера, а можно потерпеть, наверное, подумалось ему. Сколько тех дней осталось? Семь? Шесть? Можно, можно потерпеть.

– И долго нам так? – спросил он.

– До темноты.

– Дети не выстоят.

– Я начну букет с них, так что их можно будет отпустить раньше.

– Ясно. – Осип посмотрел на забор. – А это для чего?

– На этом я буду рисовать, – сказала Эльга.

– Нас?

– Вас.

– А Ружей?

– Их – с другого конца.

Осип Башквиц пошевелил челюстью.

– Как межа будет?

– Увидите.

Бородач фыркнул.

– Чего я в Ружах не видел? Кишок разве что.

Развернувшись, он шагнул к своим, рассыпая огненный ворох краснолистой ненависти к жителям соседнего местечка. Эльга не слышала, что он говорил, – в палатке с листьями она набивала сак, который, пожалуй, и вытащить наружу, чтобы не обрушить саму палатку, уже не представлялось возможным.

Листья в кучах шуршали, ластились, норовили коснуться пальцев. Предвкушали. Мастер, мастер, возьмите нас! – шелестели они. И нас! Мы ляжем без изъяна, мы умеем. Мы в такой узор сложимся – ахнете. Все ахнут!

Их потаенное, сладкое ожидание передалось Эльге.

Букет развернулся перед глазами – хоть лови из воздуха и тут же переноси на доску. Удивительная получится работа!

У готового забора – караулом – стоял воин. Еще один, на всякий случай, держался рядом с Башквицами, чтобы, видимо, пресечь любое покушение на Эльгу или на Ружей, если они здесь окажутся. Он упражнялся с мечом, выбивая из поставленной торчком колоды глухие звуки и желтую щепу.

Эльга вытянула сак и протащила его к забору.

Башквицы уже расселись. Осип расположился в самом центре. Дети при появлении мастера по негромкому окрику мгновенно взлетели на лавку, будто птицы на жердочку.

Эльга встала перед ними.

Она смотрела и видела строгие и не очень узоры из листьев осины и рябины, глубже – лещина и чертополох, оттенками – клен, ромашка, малина, где-то немного дуба, чуть-чуть чарника и ольхи, вяз, горечавка, слива.

Ах, как много всего! Замечай, разгадывай, что к чему, где злость, где радость, где скрывается давняя любовь, а в ком изо дня в день дышит зависть. Пальцы так и тянутся раздвинуть, поправить, изменить неровный завиток.

Эльга моргнула, когда все листья вкупе зашумели, зашевелились, заговорили разом. Сердито, обидчиво.

– Госпожа мастер, вы так перед нами стоять и будете?

– Гляделки, смотри, выпучила.

– Так и до темноты переглядываться можно.

– Да уж, мастер.

Оказалось, опять из времени выпала.

– Простите.

Эльга отступила к забору, раздернула у сака горловину, из которой темно-зеленой волной тут же выхлестнули листья. Оглянулась.

Башквицы смотрели на нее. Пять или шесть воинов смотрели на нее. Из-за дальней палатки в половину лица выглядывал Сист. Солнце ярко щурилось с неба, оценивая. Мастер или не мастер? Может, все та же глупая девчонка?