Мастер осенних листьев

Мастер смерти тем временем смотрит на запертые воротные створки, и дерево под его взглядом начинает потрескивать и темнеть. Лопаются стягивающие брус железные полосы, ломаются скобы, со звоном отлетает петля. Одна створка неожиданно проседает, открывая край неба над аркой, горстями сыплется труха, ржавая пыль, а затем ворота с грохотом валятся наружу, и конь победно переступает по ним.

– Я могу убить все, – говорит всадник.

– Хва…

Голоса не было. Горло словно забилось крошкой, криками, смертями.

Эльга сжалась, подтянув ноги к животу. Листья шелестели последними узорами, показывая толпы уставших, измученных людей, ковыляющих по дорогам к столице и, возможно, дальше, дальше, а потом уже сползшую в канаву повозку, полную нехитрых пожитков, скотину, мычащую на бредущих с обочины, детей, гуськом спешащих за матерью – первый держится за подол юбки, остальные сжимают ладошки друг друга.

Матушка-Утроба!

– Он не остановится, – прошептала Эльга и села. – Нет. Его не остановят! Ни войско, ни мастера, ни кранцвейлер. Никто.

Она нарвала листьев и попробовала здесь же, на земле, набросать букет. Но ветер будто нарочно переворачивал слои, расшвыривал уже сложенный рисунок. Виделась в этой игре какая-то насмешливая, злая сила.

Нет, так не получится!

Эльга вскочила и – сейчас, дорогой мастер смерти, сейчас – побежала обратно к фургону. Сарвиссиан, дремавший на передке, очнулся, когда она полезла в фургон за доской, сдвинул полог, вытаращился.

– Госпожа мастер?

– Да, едем, – сказала она, подтаскивая сак и устраиваясь среди одеял на соломе.

– Вы в порядке?

– Бегут, дядя Сарви, бегут!

Возможно, Сарвиссиан и спросил, кто бежит, куда и откуда, но Эльга этого уже не слышала. Я тебя остановлю, думала она о мастере смерти, и пальцы ее высыпали листья на доску, подрезали, загибали края, лепили лицо – узкое, разноглазое, с высокомерной усмешкой. Больное, жестокое лицо.

Фургон тронулся.

Эльгу покачивало и трясло на колдобинах, но она лишь механически перебирала пятками и выпрямлялась, едва ли замечая, что ее куда-то везут.

План был простой. Она видела узор мастера смерти: полынь, горечавка, вех, дуб, лютик, терновник и много чарника. Она может убрать одно и поставить на замену другое. Ту же полынь, отравляющую его существо, тот же вех выкинуть насовсем. Она пробовала делать такое, у нее есть опыт, и неудачный, и удачный.

Возможно, если не остановить, то сделать мягче разноглазого мастера у нее получится.

Туп-ток – работали пальцы. Листья слоями бугрились на доске, превращаясь в лоб, хохолок, нависший надо лбом, острые скулы, тонкий нос и вынесенный вперед подбородок.

Туп-ток. Вот губы. Вот один глаз. Вот другой.

Здравствуйте, мастер. Вы готовы к иве и сливе? А к целительнице-ольхе?

Туп-ток.

Пальцы вдруг повело в сторону. Один мазнул по букету, словно шрам, выбивая наискось короткую полосу над приподнятой бровью. Ничего. Эльга упрямо поправила рисунок, набрала новых листьев.

Туп…

Пальцы повело снова, теперь уже едва не половина лица зазияла ранами. Впрочем, сдаваться Эльга не собиралась. Если этот негодяй каким-то образом ей противодействует, она все равно его переборет. Изменит.

Уж это-то ее стихия.

Слива, ива и папоротник. Вот так. Для сомнения в себе. Для надежды на лучшее. Ну-ка, мое воинство!

Эльга окунула ладонь в сак, чувствуя, как один к одному липнут к коже бравые листья, храбро шуршат, весело посвистывают. Страшно? Да. Но безумец ли господин всадник? А если слива превратит его в нормального человека?

Ах, сейчас и посмотрим!

Букетные глаза мастера смерти неожиданно выцвели и пошли трещинками. Потом с шелестящим звуком разошлась в жуткий провал усмешка. Хохолок сломался, сложился набок, далее все лицо провалилось само в себя, почернело, скукожилось, разбилось на отдельные островки и осыпалось мертвым лиственным крошевом.

Бумм! – раскололась вдобавок доска.

Несколько мгновений Эльга оторопело смотрела на горку листьев на подоле платья, будто на ворох бабочек, потом стряхнула ее и закусила губу. Что ж, господин мастер смерти, подумала она, если вы не убили меня, значит, не можете.

А я буду осторожнее.

Она взяла новую доску, подбила сак ближе. Вы, похоже, не чувствуете, пока вам ничего не угрожает…

Букет за букетом Эльга упорно набивала мастера смерти, и каждый раз букеты чернели, трескались, превращались в прах. Едва она хотела добавить листьев, поправить узор, сделать невинный какой-то штрих, и в руках у нее оставались одни осколки.

Пальцы стало жечь.

Набивка приносила все больше боли, но Эльга не обращала внимания. Пусть пальцы хоть заживо, до косточек сотрутся!

– Не нравится? – шептала она, сама чуть не плача. – Надеюсь, ты мучаешься. А еще, надеюсь, тебе страшно.

Потом просто не осталось сил.

Первых беженцев они увидели через день.