Мастер осенних листьев

Господин Некис кивнул, качнул фонарем и ушел, оставив Эльгу в совершенной темноте. Раздеваться, искать одеяло и ложиться пришлось на ощупь. Пальцы своенравничали, пощелкивали в суставах, словно изобретали самостоятельный язык. Листья, пошептавшись, зашуршали колыбельную. «Спи, дружок, спи. Ночью, во тьме, мало ли кто играет. Утром, на первом солнце, растает любой твой страх».

Какое-то время Эльга вслушивалась в странные слова, а потом не заметила, как уснула.

Утром снова сыграл рожок побудки, вырывая Эльгу из мягких лап сна.

Снилось, что она маленькая, совсем малюсенькая букашка и ползет по мировому дереву в поисках своего потерянного мира-листка.

Было очень-очень грустно.

Проснулась она со слезами на глазах. Фу, подумала, госпожа мастер! Что это с вами? Какой листик вы забыли? Вы вон в собственном мире-листике! Она вышла из палатки, наскоро вытерев лицо и набросив накидку.

В стороне перед строем воинов вышагивал господин Некис, ножны короткого клинка постукивали по бедру. Говорил он негромко, о чем – слышно не было. Только однажды ветер, дунув, принес ухваченный обрывок фразы:

– …глазеть на мастера…

Встающее со стороны Ружина солнце вязло в облаках.

Скоро ей снова принесли бадью с водой, а затем завтрак – растертые в кашу клубни с кусочками мяса. Оказалось на удивление вкусно. Эльга съела все и даже выбрала хлебной коркой остатки со дна горшочка.

Красота!

– Госпожа мастер.

– Да? – Эльга подняла глаза на подошедшего господина Некиса.

– Как ваши пальцы?

– Угомонились. Смотрите, – вытянув перед собой, она показала ему руки.

– Да, замеча…

Господин Некис озадаченно умолк, когда указательный и средний пальцы на Эльгиной правой руке скрючились, а мизинец на левой оттопырился, словно не желая сосуществовать вместе с остальными.

– Мне кажется…

Эльга рассмеялась.

– Я шучу.

Она снова выпрямила пальцы.

– Мы соорудили небольшой навес над забором, – помедлив, сказал господин Некис, – чтобы дождь не повредил вашу работу. Дожди здесь не редкость.

– Это хорошо.

Господин Некис кашлянул в кулак.

– Некоторые мои воины утверждают, что слышали, как дети переговариваются.

– Какие дети?

– Те, что на заборе. Из листьев.

– Ой, это ветер. Говорящие букеты я еще не умею набивать.

– Я так впечатлительным олухам и сказал, – покивал господин Некис. Потом добавил: – Ружи, возможно, будут пораньше.

– Тогда что же я сижу?

Эльга схватилась за сак.

– Я подумал, – сказал господин Некис, шагая вместе с ней к забору, – не стоит ли занавесить Башквицев?

Мостки поскрипывали под ногами. Листья шелестели над плечом, пытаясь командовать ногами: левой, мастер! правой, мастер!

– Зачем? – спросила Эльга, качнув головой, чтобы отогнать назойливый шепот.

– Ружи не захотят стоять рядом, – сказал господин Некис. – Даже в таком вот виде. Было бы хорошо, чтоб они пока не знали.

– А потом?

– Потом вы уже доделаете общий портрет.

– Нет, – сказала Эльга, – мне как раз нужно, чтобы смотрели.

– Ну, как знаете. На всякий случай я приставлю к вам охрану, как вчера.

Они дошли до палатки, которую и Башквицы, и Ружи наполняли листьями. Детские лица таращились с забора.

– Удивительно, – сказал господин Некис. – Как живые.

– Ой, нет, они еще не готовы, – сказала Эльга, лишая лиственные горы вершин. – Здесь день или два узоры сводить.

– Успеете?

– Я надеюсь.

– Все же странное вы выбрали мастерство.

Господин Некис подошел ближе к забору.

– Это оно меня выбрало, – сказала Эльга, сгребая листья в сак. – И мастер Мару.

– Я про то, что оно удивительно само по себе. Составлять листья. Рисовать листьями. Кому, интересно, в голову пришло? Я понимаю, из дерева или из железа…

Господин Некис умолк и вдруг расхохотался.

– Что? – подняла голову Эльга.

– Дразнятся! – смеясь, сказал господин Некис. – Представляете? Говорят, что я мог бы заменить собой столб на меже. Даже голос как у одного из мальчишек.

Эльга вытянула сак из палатки.

– Шутите?

– Нисколько.

– Но я не могла…

Эльга шагнула к букету. То ли солнце посветило по-особому, то ли ветер шевельнул листья, но ей показалось, будто кареглазая девочка, которую кто-то из Башквицев назвал Жилинкой, показала язык. Маленький, розовый, озорной язычок.

А один из лиственных мальчишек подмигнул.

– Ни разу не встречал такого, – тихо сказал господин Некис.

Рука его поднялась потрогать доски, но замерла на полпути.

– Знаете, госпожа мастер, – произнес он, – сейчас я почему-то верю, что вам по силам примирить местечки.

Глядя на букет, набитый едва ли на четверть, с прорехами и узорами, уходящими в никуда, в желтоватую поверхность дерева, Эльга вдруг почувствовала радостное, щемящее изумление. Это я? Разве это я? Я сделала? А мастер Мару так смогла бы? Нет, конечно же, смогла! Но я вот тоже…

Хотя и не грандаль.

Живые детские лица. Живые! Пофыркивают, искрятся весельем, надувают щеки. Но ведь не души же она украла, вложенные каждому Матушкой-Утробой? И вообще ни о чем таком не думала, просто работала.

– Вот глядит, – расслышала она сердитый голосок с букета. – Ей работать надо, а она глядит. Весь день выглядит.