И человек в капюшоне попробовал. Трость превратилась в клинок и метнулась к горлу Коэна. Маг отбил удар посохом и ткнул противника в грудь. Вспышка отшвырнула Постороннего на несколько шагов, но он сумел устоять. Свободной рукой пришелец начертал в воздухе некий символ. Струи дождя сгруппировались, вытянулись острыми копьями и устремились к груди посредника. Широким взмахом Коэн сотворил светящийся круг и отбил атаку. Посторонний хмыкнул.
С обступивших улицу домов сорвались вороны. Это были крупные черные твари, я не встречал таких прежде. Казалось, дома ожили и начали рассыпаться.
И тогда мы вступили в схватку.
Воронов было много – целая стая. В дождливых сумерках они сливались с мрачными стенами домов, вычурными карнизами и коньками проваливающихся крыш. Сейчас они неслись к нам с единственной целью – убивать. Я это просто почувствовал. Не спрашивайте как.
Вестас успел выпустить одну стрелу, затем выхватил меч. Его примеру последовали Трибор и Грорг. Правда, здоровяк не понимал, что в этой рубке его тяжелый двуручник совершенно бесполезен. Твари, которых натравил на нас Посторонний, были слишком быстры. Я успел подумать, что такие птицы на Тверди не водятся, а потом…
Потом мы с Коэном начали убивать. Я срубал птиц ножами, меча их по круговым траекториям. Коэн глушил тварей вспышками света, вырывающимися из посоха. Птицы падали на мостовую, где их добивали остальные. Посторонний, мрачнея, наблюдал за побоищем. Вернее, это я полагал, что Посторонний мрачнеет – видеть этого под капюшоном было нельзя.
Когда мы покончили с пернатыми друзьями, наш противник сказал:
– Что ж. Первое испытание вы прошли.
После этих слов струи дождя застыли. Превратились в отвесные прозрачные нити, связавшие воедино хмурые небеса с одетой в брусчатку землей. Наши спутники стали исчезать. Вначале пропал Грорг – просто растворился в окружающей серости. Затем не стало Вестаса. Ивена, Трибора и Рыка.
Посторонний протянул руку и
– Погуляем, – шепнул человек в капюшоне.
И шагнул в проем.
Я недоуменно уставился на Коэна:
– Что это значит? Где мы?
Наниматель вздохнул:
– В его разуме.
– Что? – Я оторопел.
– Мы в сознании Постороннего, – терпеливо пояснил Коэн. – Он нас сюда привел.
– Как это возможно? – Признаться, я слегка запаниковал. Понимаете, одно дело – сражаться с потусторонними силами во сне. Совсем другое – средь бела дня.
Коэн отмахнулся:
– Потом объясню. Сейчас его нужно убить.
Мы направились к двери, услужливо распахнутой перед нами врагом. Без сомнения, это была ловушка. Если мы попали в разум Постороннего, шансов сразить его очень мало. Тут ведь действуют его правила, все подчиняется его непостижимой логике. Это я понимал. Но и бросать Коэна в разгар схватки не собирался. Да и не получилось бы – пути назад я не знал.
За дверью нас ожидала башня.
Никакого дождя, рваного полотнища туч и полуразрушенного города. Перед нами распростерлось бесконечное пространство, затопленное водой. На фоне ясного голубого неба росла башня – несметные ярусы, увитые лестничными спиралями, смешение архитектурных стилей и материалов, канаты и водосточные трубы, странные наросты и контуры механических циферблатов. Сооружение венчалось четырехскатной крышей с изогнутыми краями – такие кровли на юго-востоке Тверди.
– Нам туда, – сказал Коэн.
Мог и не говорить. Я увидел человеческую фигурку, карабкавшуюся по лестнице третьего яруса.
Мы двинулись к башне. Прямо по воде. Море (или озеро), окружающее нас, было мелким – едва по щиколотку. Спустя несколько сотен шагов я понял, что башня не приближается. Происходящее напоминало дурной кошмар, в котором ты пытаешься убежать от опасности, но все усилия оказываются тщетными. В нашем случае все наоборот – мы догоняли опасность.
– Остановись, – приказал Коэн.
Я подчинился.
– Закрой глаза и представь, что ты у подножия башни.
Я попробовал это сделать. Когда понимаешь, что находишься в чужом сне, начинаешь невольно играть по правилам чужого воображения. Мой наставник любил повторять, что человек ко всему приспосабливается.
Открыв глаза, я обнаружил себя у башенной стены. Вверх громоздились ярусы из камня, дерева, стекла, тростника и бумаги. Дикая мешанина, в реальном мире это сооружение мгновенно рухнуло бы. В сознании Постороннего оно могло простоять вечно. Правда, вечность эта была субъективной.
Коэн начал подниматься по лестнице. Я – за ним. Пролеты состояли из разного количества ступенек. Временами лестница превращалась в крытую галерею, опоясывающую башню. Некоторые марши оказались каменными, другие – деревянными. Иногда пропадало ограждение, иногда «дорога» ныряла в тоннель, левая сторона которого была застеклена. Несколько раз нам приходилось карабкаться по веревочным мостам, шатающимся над бездной, или аккуратно пробираться по хлипким настилам.
– А что внутри? – спросил я.
Коэн пожал плечами:
– Какая разница?
Дальше я расспрашивать не стал.