Мастер икебаны

Она, разумеется, звонила до того, как все произошло. До смерти Сакуры. Я записала номер квартиры, остальное было и так ясно. Роппонги-Хиллс когда-то был и моим домом тоже. Я жила там с Хью. «Похоже, что Лилины апартаменты окажутся побольше нашей тогдашней квартирки с двумя спальнями», — подумала я и поняла, как мне не хочется туда ехать. Проходить мимо консьержа, который непременно меня узнает, подниматься в знакомом лифте, проезжая знакомый этаж, вдыхать всю эту счастливую полузабытую жизнь... Бр-р, я просто не могла этого сделать.

Набирая Лилин номер, я собиралась сказать, что наша деловая встреча вряд ли возможна после того, что случилось в Каяма Каикан. Какой уж тут, мол, антиквариат.

— Ох, это ты? — Лиля тяжело дышала в трубку. — Я только что вернулась из школы. Полиция говорила со всеми по очереди! Это было ужасно долго! Как бы я хотела залезть в свою ванну и отлежаться в горячей воде. А еще придется готовить обед для малышей... Нет, я положительно сойду с ума.

— Извини, что побеспокоила. Я просто хотела узнать насчет завтрашнего утра. Мы отменяем нашу встречу, не так ли?

— Завтрашнего утра? Ах да, я же тебе звонила. Забыла совсем. — Лиля сделала паузу. — Нет, я не хочу ничего отменять.

— Но ведь ты сама сказала, что вымоталась, разговаривая с этими полицейскими...

— Ну и что? Мне нравится, когда со мной происходят разные вещи! Жизнь от этого кажется не такой безотрадной.

— Прости, но я не смогу приехать к тебе в Роппонги. Не хочу видеть это место. Давай встретимся где-нибудь еще.

— Но наша школа тоже находится в Роппонги! Ты была там вчера и сегодня, — напомнила мне Лиля.

— Да... Но... Обстоятельства мои нынче таковы... — Я сочиняла настоящее японское оправдание, понимая в то же время, что на английском языке оно звучит неубедительно.

— Но мне нужно поговорить с тобой, — настаивала Лиля, — и антиквариат тут ни при чем. Мне нужно поговорить о школе.

Со мной? Почему бы ей не поговорить с лейтенантом? Насмотрелась на плачущую перед полицейскими тетю Норие? Боится, что с ней, как с иностранкой, обойдутся по всей строгости? Гайдзин он и есть гайдзин.

— Ладно, — сказала я, накопив в себе дозу необходимого сочувствия. — Но встретимся в другом месте, не в твоей квартире.

— Господи, но я же не могу никуда выйти! У меня трое малышей дома, а нянька приезжает после одиннадцати... Потом у меня аэробика, потом ланч в женском клубе... Все расписано по минутам! — Такое отчаяние звенело в Лилином голосе, такая безнадежность, что я не выдержала. И сломалась.

— Вы сильно изменились, мисс Симура!

Это было первым испытанием, когда я вошла в залитый солнцем вестибюль Роппонги-Хиллс, весь из мрамора и стекла. Ну конечно же, это господин Ои, здешний консьерж.

— Это все волосы, — буркнула я мрачно. В старые добрые времена мои волосы были шикарно подстрижены и блестели, теперь же они отросли, завились бессмысленными локонами, и было совершенно ясно, что до приличного вида им расти еще год, а то и два. Я спасалась гелем и крупными заколками: зализывала все напрочь и заправляла за уши, отчего вид у меня, если верить Ричарду Рэндаллу, был как у Изабеллы Росселлини в версии для бедных.

— Нет, не волосы. Ваши глаза! Они усталые и безутешные.

Будешь тут безутешной. Но рассказывать консьержу о причинах своей усталости я не собиралась.

Про убийство в школе Каяма скоро передадут по телевизору и напечатают во всех таблоидах.

— Я пришла к Лиле Брэйтуэйт. Апартаменты номер семьсот два.

— Она вас ждет? Ну, так идите. Я и звонить ей не стану. — Он тяжело вздохнул, перед тем как задать свой главный вопрос: — А когда же вернется в Токио господин Глендиннинг?

— Никогда. — Я была на удивление спокойна. Я могла бы сказать ему, что смерть, увиденная вблизи, может расстроить девушку ничуть не меньше, чем неверный возлюбленный, но я просто попрощалась и направилась на седьмой этаж.

Найти дверь Лилиной квартиры, сплошь разрисованную детьми, было нетрудно. Я постучалась осторожно, чтобы не задеть рисунка, прилепленного над дверной ручкой, и хозяйка мне открыла. На Лиле были лазоревого цвета легинсы для аэробики и белая футболка. За ее мускулистую, стройную ногу цеплялась девочка лет трех. Двое других малышей, судя по довольным воплям, наслаждались в соседней комнате мультфильмом про кота Дораэмона.

— Как сказать по-японски «добро пожаловать»? — спросила Лиля скучным голосом. — Иррасаи? Горничная еще не явилась, так что извини за беспорядок.

— Мамми, а сейчас я хочу крекер, — заявила малышка, и пока Лиля ходила на кухню за пачкой, я немного огляделась в гостиной, по форме похожей на ту, что была у нас с Хью Глендиннингом, но совершенно иной по интерьеру.

Старинный китайский ковер, усыпанный пластиковыми динозаврами; чайный столик розового дерева, заставленный чашками с недопитым чаем и яркими цветными ведерками; роскошный тансу — сундук эпохи Мейдзи, — задвинутый к стене и укрытый полиэтиленом от безжалостных детских ручек... Неужели этого хотел Хью, когда заговаривал со мной о семье и о доме? Черт, я все-таки вспомнила его. И как тут не вспомнить?