Во время съемок одного из эпизодов Яннингс по какой- то необъяснимой причине отказался войти в дверь и устроил по этому поводу сцену. В ответ режиссер тихонько велел установить самый жаркий софит таким образом, чтобы он буквально обжигал Яннингсу шею, не давая задерживаться на месте и вынуждая скорее пройти в дверь. Свою первую сцену (а «Голубой ангел» был в числе первых звуковых фильмов) Яннингс провел почти пародийно, с неестественными, преувеличенно напыщенными интонациями. Фон Штернберг невозмутимо и любезно поздравил его, заметив вскользь, что в подобной манере в фильме будет говорить только Яннингс, — разумеется, на фоне остальных актеров это будет смотреться невыгодно и вызывать смех в зале, но так уж тому и быть. Яннингс поспешно отказался от нелепого акцента. Стоило актеру закапризничать и оскорбленно удалиться к себе в грим-уборную, фон Штернберг тут же подсылал к нему кого-нибудь с известием, что режиссер воркует с Марлен Дитрих, окружая ее заботой. Ревнивый артист немедленно кидался на съемочную площадку, чтобы посостязаться за внимание режиссера. От эпизода к эпизоду фон Штернберг ловко маневрировал, направляя актера в нужном ему направлении, и буквально вынудил Яннингса сыграть, возможно, самую блистательную роль за всю его карьеру.
Как уже рассказывалось во второй главе, Дэниел Эверетт со своей семьей в 1977 году отправился в дебри Амазонки, чтобы жить там среди людей племени пираха. Супруги Эверетт были лингвистами и антропологами, и перед ними стояла задача изучить язык пираха — его в то время считали самым трудным, не поддающимся расшифровке, — чтобы перевести на этот самобытный язык Библию. Медленно, но работа все же продвигалась, Эверетт двигался вперед, используя приемы лингвистического исследования, которым его обучали в университете.
Дэниел был хорошо знаком с трудами Ноама Хомского, крупнейшего лингвиста, профессора Массачусетского технологического института, выдвинувшего смелую гипотезу, что все языки мира связаны между собой, а сама грамматика строго задана структурой человеческого мозга, являясь частью нашего генетического кода. Это означает, что по природе своей все языки наделены общими чертами. Уверенный в правоте Хомского, Эверетт изо всех сил бился, стараясь найти эти универсальные черты в языке пираха. Однако со временем, посвятив годы своему занятию, Дэниел обнаружил в теории Хомского множество пробелов и усомнился в ее правильности.
В результате серьезного изучения и глубоких раздумий Эверетт пришел к выводу, что в языке пираха отражены многие особенности их жизни в джунглях. Он определил, к примеру, что в культуре пираха особое внимание придается «непосредственному переживанию»: того, что они не видели собственными глазами, для пираха не существовало, а следовательно, в их языке почти не было слов для описания предметов и явлений, выходящих за рамки непосредственного переживания. Работая над этой своей концепцией, Эверетт предположил, что, даже если базовые свойства всех языков действительно универсальны и запрограммированы генетически, каждый язык при этом содержит элементы, отражающие уникальность породившей его культуры. В том, как мы говорим и думаем, культура играет более важную роль, чем мы могли бы предположить.
В 2005 году Эверетт наконец счел возможным опубликовать свои революционные гипотезы в антропологическом научном журнале. Он догадывался, что, обнародовав результаты своей работы, вызовет оживленную дискуссию, но абсолютно не был готов к тому, что последовало за выходом статьи в свет.
Студенты и аспиранты Массачусетского технологического института во главе с Хомским начали настоящую травлю Эверетта. Когда он выступал с докладом на крупном симпозиуме в Кембриджском университете, некоторые из этих лингвистов специально отправились туда. Эверетта засыпали каверзными и провокационными вопросами, целью которых было нащупать бреши в его теории и поставить в неловкое положение. Эверетт, для которого все это явилось полной неожиданностью, растерялся и оказался не на высоте. То же самое продолжалось и на последующих его выступлениях. Недоброжелатели цеплялись к малейшей оговорке или неточности в речи или сочинениях и использовали эти неточности, чтобы дискредитировать гипотезу в целом. Нападающие даже переходили на личности — публично называли Эверетта шарлатаном и высмеивали мотивы его поездки к пираха. Даже сам Хомский намекал на то, что Эверетт отправился в эту экспедицию ради денег и славы.
Когда Эверетт опубликовал первую свою книгу «Не спать — змеи!», некоторые из соратников Хомского писали письма критикам и литературным обозревателям, пытаясь опорочить автора, и уговаривали вообще не обсуждать книгу в прессе — она ненаучна и написана на непозволительно низком уровне, заявляли они. Дело дошло до того, что ненавистники использовали связи, чтобы оказать давление на Национальное государственное радио, где готовился большой сюжет, посвященный Эверетту. Передачу отменили.